АРТУР МИХАЙЛОВИЧ
Артур Михайлович, где ты? На кладбище стоит красивый памятник, у меня пластинка с твоей песней «Лесная тропинка». В памяти, в голове, в сердце у меня ты живёшь, всё такой же высокий, красивый, мастер бель-канто.
Зелено-золотая Одесса, изумрудное море, Пролетарский бульвар – вот букет, в котором главный цветок – ты. Ласковое иодистое море, на волнах покачивается катер «АЛАС» (Артур, Лиля, Алик, Стасик). Много принес хлопот мне, а тебе радости и ощущения жизни, которое ты привёз из далёкого Эгейского моря. «Валерий! Нарвите мне мидий». Он ножом раскрывал створки моллюска и аккуратно отправлял их в рот, медленно разжёвывая. На удивлённые возгласы присутствующих утверждал: «Очень вкусно! И помогает голосовым связкам. «АЛАС» был любимой игрушкой Артура и мне приходилось всё время что-то чинить, переделывать, латать, чтоб удовлетворить его фантазии.
Но дружба наша началась не с катера.
В пятидесятые годы Одесса была маленьким Римом, Неаполем, Италией. Это был город, наполненный мелодиями народных итальянских песен. Шли фильмы с участием Марио Ланца, Яна Капуро, Тито Гоби. После сеанса люди выходили на улицу, во весь голос распевая «О Мари». На радиоточках пляжей звучали голоса Карузо, Джильи. Молодёжь собирала пластинки. Были знатоки, которые сразу говорили, чей это голос исполняет «Маленькую серенаду» или арию из оперы «Паяцы».
И вот вдруг в мир великих певцов ворвался голос Артура. Впервые в Одессе зазвучала «Лесная тропинка». А потом мы открыли «Веселая», «Мама» и др. он стал кумиром Одесской взыскательной публики и особенно молодёжи. По вечерам на Приморском бульваре компании на скамейках напевали под жидкий аккомпанемент гитары песни Артура. Потом шёл фильм «Сердце поёт», про жизнь и творчество певца. Фильм напоен пением Артура и великолепной музыкой. Песни этого фильма я помню до сих пор, и когда, сидя в сицилийской тюрьме, я напевал их сокамерникам, онм говорили Белла Кантона, браво, брависсимо Валерий. Я их поправлял не Валерий, а Артур.
Каждое лето, ранним июльским утром, когда еще не спал ночной холодок и ветерок приятно обвевал потное от ночного сна тело, вдруг раздавался телефонный звонок. «Здравствуйте Валерий, я приехал, — гортанный с легким акцентом грудной голос невозможно ни с кем перепутать. – Приходите, я вас жду».
Я летел к нему на дачу по Пролетарскому бульвару. Мы обнимались и он мне говорил: «Валерий, садитесь за инструмент». И начиналось блаженство. Он пел именно те песни, которые я больше всего любил. Слёзы текли у меня от очарования его голоса. Потом я долго обнимал его, а он меня успокаивал, наливая рюмку коньяка.
Меня познакомил с Артуром молодой врач института Филатова. Он очень любил музыку и больше ей занимался, чем пациентами, за что его впоследствии Пучковская (директор института) выгнала. Я учил этого парня играть на гитаре. Однажды, когда я наигрывал мелодии из фильма «Сердце поет», он мне вдруг сказал:
«А, хочешь я познакомлю тебя с Айдиняном?»
«Как? – обрадовался я. – Ты его знаешь?»
«Он у нас лечится».
Не знаю, был ли читатель в Италии, я, к сожалению, видел её из тюремной решетки. Одесса в моем воображении была Италией. Каждый летний день бухту заполняли многочисленные лодки с рыбаками и просто любителями поплавать, погрести и выпить посреди воды бутылку вина. И всё это сопровождали пением. Многие, насмотревшись фильмов с итальянскими певцами, пробовали свои голосовые связки.
В один жаркий день Артур Михайлович попросил меня выйти с ним на его «АЛАС»е в море. Я, с его разрешения, взял на катер жену с грудной дочкой и моего приятеля, москвича, гостившего в то лето в Одессе. Он надоумил меня взять с собой гитару и пару бутылок коньяка. Мы завели мотор. Артур сел за штурвал, а я встал рядом, подсказывая, куда идти. Мы бродили на катере между лодок, купались, загорали, попивая небольшими рюмками коньяк. Вдруг Артур спросил меня, взял ли я гитару и на утвердительный ответ предложил аккомпанировать ему «Лесную тропинку». Я тогда был слабым начинающим гитаристом и потому после первых нескольких тактов он, не прекращая петь, забрал у меня гитару и, виртуозно играя, продолжал петь. Лодки катающихся стали подгребать к катеру и образовался как-бы амфитеатр посреди моря. Сотни лодок окружили катер и после конца песни громко аплодировали. Артур был истый артист и, конечно, не мог отказать. С полчаса длился этот импровизированный концерт. Солнце лило сверху потоки лучей, от моря веяло прохладой. Лодки слегка покачивались. Это непередаваемое блаженство длилось до тех пор, пока из какой-то лодки не раздался пьяный крик: «Мужик, сделай Мурку». «Да! Не перевелись в Одессе ещё жлоба» — благодушно сказал Артур, а я тут же стал клясться, что это какой-то приезжий гад, и, что в Одессе даже последний жлоб такого не позволит.
Катари! Катари ! Ужель не видишь ты, как я страдаю… Я бегал по Одессе и эта мелодия, где сменялись гармоническая тоника с шестой функцией, звучала в моей душе. Артур Михайлович, как вы тонко выпевали эти переходы гармонии и как они ложились в души людей, любящих музыку. Я помню, когда звучала моцартовская мелодия реквиема, и Артур вполголоса пел тему, у меня по коже мороз шёл. Потом я услышал «Аве Марии» Кочини в исполнении гениальной Марии Биешу. Конечно, я не мог передрать ее импровизации, но тему переписал и принес Артуру. Боже! Как он ее спел. Одна моя певица в ансамбле заявила, что певцы это люди, поцелованные Богом. Она была права! Артур поцелован был Богом, пел и люди плакали и смеялись. Они забывали, кто они. Он были на вершине блаженства и всё это творил Артур.
Ох, какой это был художник, какой великий музыкант.
Однажды осенью мне позвонил Артур: «Валерий, приезжай, мне очень грустно». Мы сидели в кухне и пили кислое вино из домашнего винограда. Шёл мелкий дождик, погода была унылая, высокие тополя, которые окаймляли дачу, плакали длинными плакучими струями. На душе было сумрачно и Артур, вдруг, стал мне рассказывать, как он поссорился с Лилей и в сердцах ушел без сопровождения в метро, а там сослепу, промахнувшись, упал на рельсы. Люди спасли. Вытащили его в последний миг на перрон и вызвали скорую помощь. Там в шоковом состоянии он увидел золото. Золото, которое было спрятано на его даче.
«Валерий, ищите!» — сказал он и открыл мне подвал, где предполагался клад. Мы искали, стучали по всем стенам подвала и нашли. Но надо было разрушить весь фундамент, чтоб достать клад. И Артур, устав от этих поисков, сказал: «Валерий, к чертям собачьим!». И я сказал: «К чертям собачьим!».
Потом, спустя много времени, после смерти Артура золото нашли.
Разве в этом смысл. Разве об этом разговор. Он был романтик. Ему золото не надо было. Была осень, была скука, был рядом Валерий, собутыльник и большой почитатель его таланта.
Не думайте, что Артур был односторонне итальянский певец. Он пел русские романсы по-своему, та душевно, как русский человек, который всю жизнь варился в русской музыкальной культуре. Он пел популярные оперные арии. Его музыкальная память изумляла меня. В его репертуаре было больше пятисот произведений мировой музыкальной культуры. Несмотря на то, что он не видел, не мог читать ноты и тексты.
Однажды, в мой очередной визит на дачу, он меня ошарашил.
«Валерий! – сказал он, — саккомпанируйте мне арию певца за сценой из оперы «Рафаэль».
«Кому вы будете петь? – спросил я. – На даче никого нет».
«Валерий! – ответил он.- Я буду петь любимой женщине».
Он снял телефонную трубку, набрал номер и сказал в телефон: «Не кладите трубку, я хочу для вас спеть». Я сыграл вступление и он запел. Он пел с таким чувством и нежностью, как будто его слушал зрительный зал, набитый публикой. Когда в трубке раздались аплодисменты, он, довольный и счастливый, добавил, что аккомпанировал ему Валерий. Я потом мельком видел эту женщину, мать троих детей с уставшим изможденным лицом. Она несла тяжелые сумки на соседнюю дачу, где жила её семья, она любила Артура когда то…
Но для Артура, романтика и художника, который жил воображением прекрасного, она превращалась в мадонну. Он создавал внутри себя идеалы. Несмотря на тяжёлую и напряжённую творческую жизнь, когда многие, пользуясь его слепотой, пытались обмануть и нажиться на его таланте, он не терял веру в свои идеалы и образы, которые создавал в себе и выносил на публику.
Однажды он попросил меня отыграть с ним шефский концерт для работников порта. Несколько дней репетиций. Я собрался, взял ноты, причесался и одел новую рубашку. Когда я приехал на дачу, Лиля, жена Артура, удивлённо спросила:
«Валерий! Вы собираетесь в таком виде выступать в концерте с Айдиняном?».
« Но у меня нет костюма, — ответил я, — тем более концертного».
«Нет? – спросил Артур. – Теперь будет. Лиля! Принеси Валерию смокинг, это от меня презент» — добавил он.
Лиля принесла концертный костюм: брюки и смокинг.
« Теперь вы будете мне играть этом смокинге, тем более, что история его интересна. Он превосходно сшит лучшим ереванским портным. А материал, американский бостон, мне подарил Католикос армянский. Он шил в этом ателье себе костюм и, когда увидел, из какого материала я собираюсь шить себе концертный костюм, сказал: «Артур! Такому артисту, как вы, не подобает шить костюм из такого затрапезного материала. Мне в Америке подарили штуку бостона, одалживайтесь!».
Рассказав всё это, он добавил, что костюм получился немного тесноват, и слишком теплый, и ему в нем трудно петь. Этот смокинг до сих пор висит в моём шкафу. И не один концерт я отыграл Артуру в нём.
Моя яхта стояла рядом с катером Айдиняна, и в длительные отлучки его я присматривал за ним. В один летний сезон Артур позвонил мне и, ссылаясь на долгие зарубежные гастроли, попросил поднять катер на стапели и законсервировать его на зиму. Я пригнал автокран и поднял катер на берег, объяснив директору яхтклуба. Я заканчиваю тем, с чего начал. Директор, кстати тоже армянин, но человек приземленный, вылив канистру бензина, сжёг катер, чтоб избавить себя от лишних хлопот. Мне всегда претил снобизм местных яхтсменов, которые не поняли, что море можно просто бескорыстно любить и посмеивались над пристрастием и любовью Артура к своему неуклюжему, но мореходному и такому родному «АЛАС»у.
После гибели катера Артур всё реже приезжал в Одессу. Его мучили болячки, которых он на море не чувствовал. Ещё пытался сопротивляться. «Валерий! Повесьте мне на ветку трапецию, я буду по утрам поджиматься».
Я ехал по бульвару на машине, когда увидел траурную процессию, переходящую дорогу. В последнем человеке узнал Стасика, сына Артура. Я остановил машину и с радостным возгласом кинулся навстречу Стасику: «Как Артур Михайлович? Я столько его не видел».
Уже на даче, куда меня привёл Стасик, я пришёл в себя от удара. Но, когда зазвучала запись пения Артура, понял, что никогда не умрёт он в моём сердце.
В наше сумбурное время, когда эстраду заполонили мега-звёзды, безголосые канарейки и педерасты, претендующие на пение, я особенно ощущаю то величие и талант мастера Бель-канто, по критериям самого высокого искусства, соответственно которым он пел…