Совет
В собственном сердце и уме
человека должна быть внутрен-
няя полиция…
Н. Павлов
От увлечений, ошибок горячего века
Только «полиция в сердце» спасет человека;
Только тогда уцелеет его идеал,
Если в душе он откроет бессменный квартал.
Мысль, например, расшалится в тебе не на шутку —
Тотчас ее посади ты в моральную будку;
В голову ль вдруг западет неприличная блажь —
Пусть усмирит ее сердца недремлющий страж;
Кровь закипит, забуянит в тебе через меру —
С ней не стесняясь, прими полицейскую меру,
Стань обличителем собственной злобы и лжи
И на веревочке ум свой строптивый держи.
Знайте ж, российские люди, и старцы и дети:
Только «с полицией в сердце» есть счастье на свете.
1863
Данте Алигьери.
Комедия. 1321 г.
Перевод Д. Д. Минаева (1876 г.).
Часть I.
Ад.
Песнь I.
Когда-то я в годину зрелых лет
В дремучий лес зашел и заблудился,
И понял, что назад дороги нет
( Потерян был прямой и верный след…).
Нет слов таких, что б ими я решился
Лес мрачный и угрюмый описать,
Где стыл мой мозг, и ужас тайны длился:
Так даже смерть не может устрашать…
Но в том лесу, зловещей тьмой одетом,
Средь ужасов обрёл я благодать.
Попал я в чащу дикую, нигде там
Я не нашёл, объят каким-то сном,
Знакомого пути по всем приметам.
Пустыня предо мной была кругом,
Где ужасом невольным сердце сжалось.
Я увидал перед собой потом
Подножие горы. Она являлась
В лучах светила радостного дня
И светом Солнца сверху позлащалась,
Прогнавшим страх невольный от меня.
В душе моей изгладилось смущенье,
Как гибнет тьма от яркого огня.
Как выброшенный на берег в крушенье
В борьбе с волной измученный пловец
Глядит назад, где море в исступленье
Ему сулит мучительный конец,
Так точно озирался я пугливо,
Как робкий, утомившийся беглец,
Что б ещё раз на страшный путь тоскливо,
Переводя дыхание, взглянуть:
Доныне умирало всё, что живо,
Свершая тот непроходимый путь.
Лишившись сил, как труп, в изнеможенье
Я опустился тихо отдохнуть,
Но снова, пересилив утомленье,
Направил шаг вперёд по крутизне,
Всё выше, выше каждое мгновенье.
Я шёл вперёд, и вдруг навстречу мне
Явился барс, покрытый пёстрой кожей
И с пятнами на выгнутой спине.
Я, как врасплох застигнутый прохожий,
Смотрю: с меня он не спускает глаз
С решимостью, на вызов не похожей,
И заграждает путь, на нём ложась,
Так что я думать стал об отступленье.
На небе утро было в этот час.
Земля очнулась после пробужденья,
И плыло Солнце в небе голубом,
То Солнце, что во дни мира творенья
Зажглось впервые, встречено кругом
Сияньем звёзд с их ясным, кротким светом…
Одобренный весёлым светлым днём,
Румяным и торжественным рассветом,
Я выносил без страха барса гнев,
Но новый ужас ждал меня при этом:
Передо мной вдруг оказался лев.
Назад закинув голову, он гордо
Шёл на меня — стоял я присмирев.
Смотрел в глаза так алчно он и твёрдо,
Что я, как лист, затрепетал тогда,
Гляжу: за ним видна волчицы морда.
Она была до ужаса худа:
Ненасытимой жадностью, казалось,
Волчица подавляема всегда.
Уже не раз перед людьми являлась
Она, как гибель их… В меня она
Чудовищными взглядами впивалась,
И стала вновь отчаянья полна
Моя душа. Исчезла та отвага,
Которая вести была должна
Меня на верх горы. Как жадный скряга
Рыдает, потерявши капитал,
В котором видел счастье, жизни благо,
Так перед диким зверем я рыдал,
Путь пройденный теряя шаг за шагом,
И снова вниз по крутизне сбегал
К тем безднам и зияющим оврагам,
Где блеска Солнца видеть уж нельзя,
И ночь темна под вечно чёрным флагом.
С стремнины на стремнину вниз скользя,
Я человека встретил той порою.
Безмолвие собой изобразя,
Он словно так приучен был судьбою
К молчанию, что голос потерял.
Увидев незнакомца пред собою
В пустыне мёртвой, громко я воззвал:
» Кто б ни был ты — живой иль привидение,
Спаси меня»! И призрак отвечал:
» Когда—то был живое я творенье,
Теперь перед тобой стоит мертвец.
Я в Мантуе рождён в одном селенье,
В Ломбардии жил прежде мой отец.
Жизнь начал я при Юлии и в Риме
В век Августа жил долго, наконец,
Когда богами ложными своими
Считали люди идолов. Тогда
Я был поэт, писал стихи и ими
Энея воспевал и те года,
Когда распались стены Илиона…
А ты зачем стремишься вниз сюда,
В обитель скорби, скрежета и стона?
Зачем с пути к жилищу вечных благ
Под благодатным блеском небосклона
Стремишься к тьме неудержимо так?
Иди вперёд и не щади усилий»!
И, покраснев, ему я сделал знак
И вопросил: » Ужели ты, Вергилий,
Поэтов всех величие и свет?
Пусть о моём восторге и о силе
Моей любви к тебе, святой поэт,
Расскажет слабый труд мой и творенья,
И то, что изучал я много лет
Великие твои произведенья.
Смотри: я перед зверем трепещу,
Все жилы напряглись. Ищу спасенья,
Певец, твоей я помощи ищу».
» Ты должен поискать пути иного.
И этот путь я указать хочу, —
Услышал я из уст поэта слово, —
Знай, страшный зверь-чудовище давно
Путь этот заграждает всем сурово
И губит и терзает всех равно.
Чудовище так жадно и жестоко,
Что вечно не насытится оно
И жертвы рвёт в одно мгновенье ока.
К нему на смерть несчётное число
Творений жалких сходит издалёка, —
И долго будет жить такое зло,
Пока Пёс ловчий с зверем не сразится,
Что бы вредить уж больше не могло
Чудовище. Пёс ловчий возгордится
Не жалким властолюбием, но в нём
И мудрость и величье отразится,
И родиной его мы назовём
Страну от Фельтро и до Фельтро. Силы
Италии он посвятит, мы ждём,
Что с ним опять воспрянет из могилы
Италия, где прежде кровь лилась,
Кровь девственной воинственной Камиллы
Где Турн и Нис нашли свой смертный час.
Преследовать от града и до града
Волчицу эту будет он не раз,
Пока её не свергнет в кратер ада,
Была откуда изгнана она
Лишь завистью… Спасти тебя мне надо
От этих мест, где гибель так верна,
Иди за мной, тебе не будет худа,
Я выведу, — на то мне власть дана, —
Тебя чрез область вечности отсюда,
Чрез область, где услышишь ты во мгле
Стенания и вопли, где, как чуда,
Видения умерших на земле
Вторичной смерти ( то есть небытия) ждут и не дождутся
И от мольбы бросаются к хуле.
Потом перед тобою пронесутся
Ликующие призраки в огне,
В надежде, что пред ними распахнутся,
Быть может, двери в райской стороне
И их грехи искупятся страданьем.
Но если обратишься ты ко мне
С желанием в раю быть, — тем желаньем
Давно уже полна душа моя, —
То есть душа другая: по деяньям
Она меня достойнее, и я
Ей передам тебя у райской двери
И удалюсь, печаль свою тая.
Я был рождён в иной и тёмной вере,
К прозрению не приведён никем,
И места нет теперь мне в райской сфере,
И я пути не укажу в Эдем.
Кому подвластны Солнце, звёзды эти,
Кто царствует в веках над миром всем,
Того обитель — рай… На этом свете
Блаженны все, Им взысканные»! Стал
Тогда искать опоры я в поэте.
» Спаси меня, поэт! — я умолял, —
Спаси меня от бедствий ты ужасных
И в область смерти выведи, что б знал
Я скорбь теней томящихся, несчастных,
И приведи к священным тем вратам,
Где Пётр Святой обитель душ прекрасных
Всё стережёт. Я быть желаю там».
Мой проводник вперёд шаги направил,
И следовал я по его пятам.