Андрей Александрович Краевский
РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ СТАНИСЛАВА АЙДИНЯНА
«МЕХАНИКА НЕБЕСНЫХ ЖЕРНОВОВ»
Слово, появляющееся в формате печатной продукции, в наше время является достаточно смелым авторским шагом. Развитие электронных средств массовой информации, а также электронных носителей, девальвирует книгу в традиционном её виде не только у молодого поколения читателей, но и у поколения среднего, уже привыкшего относиться к компьютеру чуть ли не как к члену семьи. Да, что уж там, как к члену семьи — как к своему второму я. Взять в руки книгу, прочитав несколько строк, закрыть её и задуматься о прочитанном — примета уходящего времени, неотъемлемое свойство старшего поколения, которое ещё умеет получать удовольствие не только от сопереживания прочитанному, но и от самой книги, продукта полиграфического производства с характерным запахом краски, слипшихся при разрезании страниц, фактуры и сорта бумаги, обложки, иллюстраций. Нам, старшему поколению, Станислав Айдинян сделал такой подарок, написав и издав свою книгу «Механика небесных жерновов».
Книга Айдиняна необычна. В ней автор разместил свой поэтический багаж, накопленный им за несколько десятилетий, и отправил в книжной оболочке, словно в незримом транспорте в длительное путешествие по душам и сознанию читателей. На станциях (это читатели) багаж подвергается досмотру, изучается сотрудниками станции, возможно, перекладывается из одного вагона в другой (не всегда читаешь сборник стихов с начала до конца в последовательности, предложенной автором); в конечном итоге вагон, покинувший станцию, оставляет на платформе немного погрустневших её сотрудников, чьё эмоциональное состояние сродни состоянию того, кто расстался с любимой женщиной (всегда испытываешь подобное, заканчивая читать интересную книгу).
А книга Айдиняна по-настоящему интересна. Интересна внезапно открывающимися перед читателем мирами, вообразить которые без помощи автора ему было бы невозможно. Не каждому посчастливится воспринимать Вселенную так, как это удаётся Айдиняну, человеку, в ком гармонично зазвучал симбиоз культур. Армения и Греция, Новороссия и Москва — плодами четырёх древ культуры вскормлен с малых лет был Станислав Айдинян, и они то сформировали в нём тот удивительный мутуалистический симбиоз культур. Это позволяет ему воспринимать не только явь, но и миражи, как если бы он сам принял участие в их создании. Плоды четырёх древ наделили Айдиняна ещё одним очень редким качеством: кроме таланта восприятия, в нём развит не менее яркий талант изложения. Его способность делиться увиденным и пережитым даёт нам возможность стать хоть на миг причастными к удивительным, хорошо отшлифованным бриллиантам из миров, в которых побывал Айдинян, которые живут в нём, образами которых он с нами щедро делится.
Я ездил на двух черепахах тогда, —
Не гасла на небе ночная звезда,
Узором восточным пылился мой путь,
Возница не мог бы волов повернуть.
Мои черепахи — степные волы
Меня протащили и мимо беды,
И мимо ненастья, и мимо золы,
И мимо углей, что под ней до поры…
Для европеизированного менталитета, воспринять и стать сопричастным медленному, но неуклонному продвижению жизни, задача неразрешимая. Только тот, в ком Восток органически воплотился в способ мышления и существования, в ком русское неудержимое стремление к постижению неограниченных пространств позволяет стать сопричастным вселенским процессам через своё продвижение во Времени, только тот и есть частица Мира!
Проснутся мои черепахи тогда,
Когда вновь появится свыше звезда,
Откроют глаза, выпрямляя мой путь,
С которого мне никогда не свернуть…
Да, это природная российская особенность: вобрать в себя злаки множества полей, насытиться ими, а потом, переварив, оценив все качества потреблённого, вымолвить что-то очень похожее на: «Что русскому хорошо, то немцу смерть». А под немцем, естественно, подразумевается тот, кто не знает языка, понятного в России каждому. Тот, с кем невозможно поговорить по душам, тот, кто если и поймёт тебя, то неправильно. И не виноват тот немец в том, что неизвестен ему дух пространства от Эллады до Арарата, от Москвы до Владивостока. Не потянет его никогда покинуть поезд на середине пути, чтобы заглянуть к друзьям на огонёк, а потом (кстати, неизвестно когда), сеть в поезд и поехать дальше, дальше, дальше, туда, где не конечная станция на маршруте, а встречи, воспоминания… Время, Слово, Мир.
В воздухе дорога, —
Путь мой млечный
Небо поит белым молоком.
Вижу — тихо вьётся Бесконечность
Тускло-звёздно-искристым дымком.
Верю в то, что звёзды, разгораясь,
В бездны душ глядят из полумглы,
Что над ними, мыслями свиваясь,
Разум-Логос дремлет до поры, —
Мы живём во снах его, живого,
Мы лишь только «анимы» его;
Мысли мы, мы дрёмы, —
Полубоги, — полутени,
Полу-ничего…
У Мира, по которому путешествует Айдинян, своя особенность: он не придуманный им, он им почувствованный и осознанный, как огромная общность таких же, как и он — неразделимых с Миром. С Миром Прошлого и Настоящего. С Миром Чувственным и не всегда Осязаемым. В этих мирах не всегда дороги прямы, есть на этих дорогах мосты, полуразрушенные, опасные для прохода, — но есть. И вот, по этим мостам мы устремляемся с Айдиняном в увлекательные, хотя и опасные передвижения по мирам, частью которых являемся сами, хотя и не всегда это понимаем.
Средь буйных зарослей алоэ
Не слышно криков — «эвоэ…»
Колючи кожистые тропы,
От Азии и до Европы
Пути исхожены уже…
Но утешает подорожник;
Стопу нагую проколов,
И боль — как жертвенный треножник
Дымится кровью,
В изголовье
Нас сторожит Небытиё…
Но нет, не стоит полагать, будто автор, пресыщенный впечатлениями, оглушённый громами гибнувших эпох, превратился в глашатая депрессивного пессимизма, проводника фатальной безысходности, раз за разом наступая на укрытые дорожной пылью тернии, что обагрены кровью путника. Автору ведома спокойная и величавая нега природы, ведь он часто встречает на пути своём созвучие душевных звонов, прерывает свой путь, растворяется в симфонии природных голосов и, не замечая Времени, любуется пространством, частью которого является сам.
ЗЕМЛЯ ХАЙАСТАН
Земля клубится дымно, как туман,
Туман клубится дымно, как земля…
В тумане скрылись тропы и поля,
В тумане скрылась горная страна,
Которой нет на карте, есть — во снах;
Там птицы крик ночной — как тяжкий страх,
И горы есть и скалы, и заря…
Которой имя — тайна — Хайастан…
ОСЕННЯЯ ТАРУСА
Таруса приросла к Оке…
Тропинки близ домишек тёмных
Ведут ко храму на горе;
Леса вокруг густы, укромны…
Поляны трав быстрей пройти,
Песка недлинная полоска
Внизу виднеется неброско.
Там плотогоны по реке
Сплавляли брёвна по теченью,
И между листьев — тени, тени…
Догонят по пути к реке.
Дорога… В России всякий путь — дорога! А поскольку с дорогами в России, как и с дураками, проблем никогда не было (чем богаты, тем и рады!), то в дорогу, обычно, стараются взять с собою попутчиком того, кто не напугается ужасами, вызываемыми передвижением по этой, прости, Господи, дороге. Станислав Айдинян, вдоволь хлебнувший напастей и недоразумений во время своих передвижений по Пространству, умеет выбирать себе попутчиков. Их души созвучны его душе, их взоры не замутнены неудачами и обидами — дорога для них это жизнь со всеми характерными коллизиями и радостями, печалями и красотой. И только на пространстве российской цивилизации можно встреть таких попутчиков, с которыми не страшна никакая дорога. Тем более российская…
Ты безумна немного,
Это к воле дорога
По тропинкам запретной страны.
Ты мечтаешь?
Мечтанья создают очертанья,
Воплощая тревожные сны…
По дороге до Трира
Ты себя позабыла —
Лёгкой, гибкой в волнах.
Осыпается осень —
Лист небесный и просинь
В огневых облаках.
Любит Айдинян своих попутчиков, как если бы спасали жизнь друг другу на пути… Вот и Катя Фальц-Фейн… искренний попутчик.
А Время тоже движется мимо путешествующих, правда, не всегда линейно, иногда дискретно, порою — вспять. Когда случается внезапная остановка на дороге, остановка Времени, невозможно не увидеть — здесь прошла война. Война, как буднично порою звучит это слово в России, как будто не война это вовсе, а соседка, ежедневно встречаемая по пути на работу, уныло бредущая в магазин всегда в одно и то же время за молоком для детей и хлебом для семьи. Много её было в России, так много, что, что порою кажется — не вспомнишь её, забудешь тех, кто близок и любим был тобою вчера.
ПОСЛЕ ПОСЛЕДНЕЙ ВОЙНЫ
Туда, где не растёт зерно,
Проникла мысль — её юлою
Был вихрь — и всполохи — и стон
Над омертвелою землёю.
И мысль кружилася над тем,
Где раньше люди, люди жили,
Та мысль — последней смерти тень
Над братски-тёплою могилой.
И вот —
ХИМЕРИОН.
Айдинян встретился однажды в Одессе с необыкновенным творчеством известного в прошлом врача-гинеколога Георгия Цомакиона, всю жизнь создававшего химеры — визуальные, материализованные образы искушений, соблазнов и страстей, глубоко проникающих в подсознание, вынуждающих принимать миражи за реальность бытия, неотвратимо влекущих человека к гибели, гибели человека в нём. Как сказал однажды Илья Рейдерман, российский поэт и одессит, Айдинян «…как бы хочет эти химерические существа понять изнутри. Они — сгустки тьмы, они больны необъяснимою тоскою и влюблены в пустоту. Однако они включены в чертёж творения, и у них есть право на существование».
Химера ждёт за углом,
Мы обойдём кругом,
Убедимся — химера ждёт,
Как крысу в подвале кот.
Переворачиваешь страницу, а там — новое внезапное открытие:
Собака — злобная преданность,
Кот — бархатная хитрость;
И оба прожорливы и льстивы,
Как маркизы при дворе короля Людовика
В то садово-парковое,
блистательно-порочное время…
Это известные «Химеры» Айдиняна, с которыми внезапно сталкиваешься при изучении его поэтического багажа. Как известные давным-давно, с детства, наверное, вещи или явления, вдруг увиденные с незнакомого ранее ракурса, представшие перед нашим взором другим ликом, скрытым от прежнего восприятия. Как много мы знаем о мире и о себе… Как мало мы знаем о себе и о мире! Ищем, рефлексируем, путаемся в мыслях, сбиваем в кровь ноги и костяшки пальцев на руках, взываем о помощи к совести людской, к высшим силам — ответа не находим. Но стоит перевернуть ещё две страницы, как замечаешь, что впереди наподобие далёкому свету в тоннеле начинает слабо брезжить путеводная звёздочка, а ты, не выпуская её из виду, мало помалу осознаёшь ничтожность своей сопричастности происходящему, подобной той, что испытывает статист, участник бенефиса известной примадонны на сцене всемирно известного театра. Спектакль сделан теми, о ком и в будущем будут помнить: режиссёр, примадонна… Не вспомнят никогда статистов… И вот это понимание тоже благо, благо понимания своего места в мироздании, своей ниши в небоскрёбе, своей роли в театре жизни и… смерти.
Химера под крылом несла чертёж
Переустройства мирозданья,
Но лапу ей подставил друг-Грифон…
В отместку за непониманье
И за вниманье к суете земной…
Привыкнув оценивать всё происходящее по двухбальной шкале, рассматривать явления только в чёрно-белом их проявлении, без полутонов и других красок, не стоит пускаться в рассуждения о Добре и Зле. Ригоризм суждений, заключённых в подобные шоры, грозит духовным коллапсом, затягивающим дух и плоть в дыру, безысходнее Чёрной. Где выход? Можем ли мы его обнаружить, вооружённые двумя тонами? Никогда… Что делать? Не судить.
Химера под именем «Нет»,
Спорит с химерой под именем «Да»,
Их столкновение — бред,
Их столкновенье — беда.
Между ними провал в неизвестность,
Во вневесомость тройных равновесий;
Где третья точка — дыра
В Бесконечность,
Откуда сквозняк,
От которого прячемся
Чаще за «Нет»
Реже за «Да», —
Левой и правой точки винта —
Парохода Вселенной…
Только балансируя, ничего не отвергая и не принимая на веру, только полагаясь на интуицию и жизненный закон Любви, взывающий к преданности, только так можно, преодолев наваждение химер, найти тот Мир, где «Полёт фаворского огня — К Христовой выси поднебесной». Тот Мир, о котором грезил Велимир Хлебников и пытался эскизировать Блок, мелькавший миражами перед взором Гумилёва, который угадывал Айдинян, определивший химеричность возникающих на пути к нему преград.
Химеры — существа из мглы,
Химеры — лунных листьев блики,
Химеры — порожденья стыков
Миров, что без любви больны.
Дочитана последняя строка. Поезд ушёл… Куда он увёз стихи, подобные самым близким и необходимым в жизни друзьям, по каким-то неведомым причинам не успевшим выйти из поезда к нам на платформу? Разочарование? Нет, ожидание их возвращения и надежда, что обретённая уверенность в собственных силах поможет жить в совсем не однозначном мире. В Мире, не всегда здоровом, но не живущем без Любви. Станислав Айдинян совершил подвиг — написал и издал книгу! Когда-то он напишет ещё..? Стихи на страницах — путеводитель по Вселенной, лоция для шкиперов с обозначенными по курсу рифами, мелями, мальстрёмами, ревущими широтами — химерами. Минуя их, войдём в тот Мир, что завораживал Гумилёва… Ещё раз полистаем страницы, оставим на руках частички миров, представленных Станиславом Айдиняном; запах полиграфической краски, ощущение шершавости страниц на пальцах, возвращающиеся образы грядущего, пронизанного струями согретого солнцем воздуха… Сколько людей, столько и миров. А, может быть, и больше. У Айдиняна их много, и он делится ими, щедро дарит нам их — берите, пользуйтесь, любуйтесь!
Механика небесных жерновов
Невидимо земле необходима;
И пролетают мимо, сквозь века —
Ночей метеориты-пилигримы.
И музыки расплавленной нутро,
Что через хаос девственно струится,
Мелодию планет перепоёт
И Абсолютом солнца воплотится…
Андрей Александрович Краевский.