Многие художники и графики, чьи имена называли, говоря об искусстве Одессы, покинули город. В Хрущ — в Москве, Л.Дюльфан-в Нью-Йорке, С.Удовиченко — в Яффе, А.Ивашко — в Берлине. Список имен уходит за горизонт.
Но город не может без живописи, без графики, и раскрываются новые таланты, генерируются новые имена. В мастерской С.Лыкова рождаются работы истинно европейского уровня, своеобразнейшей графикой «звучат» листы К.Скобцова.
Среди новооткрывающегося многообразия — еще одно новое дарование. Я говорю о живописце Алексее Мазуре, чьи полотна ставлю высоко в силу многих причин, главная из которых столь редкая, к сожалению, в современном поколении — эпичнось, присущая его творческой манере.
Образ, созданный Алексеем Мазуром, притягивает взгляд, и в каком размере не была бы написана картина, она кажется огромной.
Например, облик Святого Иоанна Богослова, образ эпического молчания на фоне клубящихся туч. Старец. Крупные черты лица. Мощь. Духовная необоримость.Тяжелые складки одежды, раскрытая книга в руке и тонкое перо, исписанное в высоких трудах. Цельность, законченность-то большое и грандиозное, что мы выносим из изображения Иоанна, в глазах ккоторого вся тяжесть страданий мира.
Алексей Мазур не являет собой личность религиозной устремленности, однако евангельские образы оказались той духовной волной, которая вынесла его на «краеугольные камни» вдохновения.
К тому же циклу отнесено полотно «Иуда Искариот» Иуда один из апостолов, тот, кто предал на смерть Христа. Сложный, резкий, противоречивый образ, за который брались столь многие живописцы и писатели, художники слова. В начале века была знаменита повесть Леонида Андреева «Иуда Искариот». Эта повесть заставила восхититься многих. А в 70х годах среди возвращений к образу Иуды запомнился сон Бочана из «Вечного города» Нодара Думбадзе. Герой Думбадзе во сне встречается с Христом и спрашивает его, как тот допустил, чтобы Иуда предал его. И следует ответ, феноменальный по своей глубине: «Я пощадил остальных апостолов»
Трактовка — это видение и воплощение образа именно таким, каким он предстает воображению этого, а не иного творца. У Мазура Иуда полон боли. Он изображен простирающим руки в немом вопросе «Что есть грех?» Иуда, кажется молит о снисхождении к природе человека, чей грех первородный взял на себя Иисус Христос. Иуда, написанный Мазуром, многосложен. Здесь удалось и иудейское лукавство, ибо взгляд блестящих глаз лукав. И главная находка — крупный план, наклон лица, выступающего к нам из глухого пространства, за его спиной нет эпической высоты, как за плечами Иоанна. Но и Иуда, как и Иоанн, эпичен своей болью, сомнением в истине, в вере, в вечной жизни. Он сам — вопрос о ценности бытия, о его смысле.
Не меньше значения в творчестве художника имеет живописный цикл псевдоанималистического направления. Я не склонен определять его как сюрреалистический, хотя, без сомнения, сюрреалистические мотивы просматриваются достаточно явственно. В прекрасном, клубящемся, уже нам знакомом, обрамлении облаков — гигантская, с крупными бивнями, с хоботом голова слона. Но голова эта переходит в верхней «перспективной» части в бабочку, золотистую, остуженную воздухом вершин. Бабочка-слон написана Мазуром в излюбленном им «песочно-солнечном» освещении. Под лучами солнца уши слона преобразуются в крылья… Идея единства Природы во всех тварях земных и небесных. Как видим, жажда преобразовывать природу, воплощенная некогда в универсализме Возрождения, все еще посещает кисти художников на исходе нашего столетия.
К «пространственному» Слону, носящему все признаки грандиознасти, эпически прямо проникают созданные также маслом на холстах изображения носорогов. Конечно, по аналогии вспоминается знаменитый «Rinocervs» Дюрера — но лишь по ментальной аналогии.
У А.Мазура носороги-существа скорее астрального порядка и мира. Один из них, который мне кажется исключительно удачным и совершенным, летит на… крыльях. Мечта-полет, которую знают дети и гении, воплощена тут в тяжелом животном, чудесно воспаряющем. На носороге восседает небольшое человеческое существо. Дух? Демон?..
Нереальность, ирреальность изображенного, жажда утвердить нечто, еще не бывавшее, но просящееся в реальность… За внешностью явления и образа скрыта своего рода красота невозможности. Совершенство нерожденного существа проявляется перед нами, чтобы покорить, ибо зритель верит в реальность этого тяжелого, кружащегося, фантастического носорога. Он убеждает тем совершенством, с которым выписан, создан.
Есть у Алексея Мазура и иные, более пастозные, странные и незаконченные еще картины, есть сугубо фантастические полотна и графические рисунки. Многие его работы «путешествуют» за пределы Одессы, едут на выставки и в салоны.
Мне же хотелось бы приветствовать еще не одну законченную работу, исполненную в столь многообразной, разнонаправленной манере, котрой неизменно присущи одаренность и цельность.
СТАНИСЛАВ АЙДИНЯН