Станислав Айдинян
– Абсолют! – говорил профессор и подбородок его подрезал воздух. – Абсолют, — повторял он и длинным пальцем пронзал только ему видный призрак летающий в воздухе мыльного пузыря…
профессор любил читать лекции единственному и обязательно засыпающему студенту… Итак – Абсолют! – это пространство, куда человек с завязанными глазами заглядывает все жизнь, даже вход в Абсолют, о том не догадываясь. Каждый шаг на встречу жизни – этот шаг в широкий Абсолют. Абсолют, пришедший из Абсолюта в Абсолюте, есть невозможность невозможности Абсолюта. Но мы сами, вопреки безумной мечте, увы, мы еще невозможность возможностей Абсолюта.
Что делаем мы, философы, несмотря на невозможность? Мы хитро констатируем образами и символами бесконечное пространство Абсолюта, как имеющееся, как необходимо-идеальное и абсолютное. И — представление начинает существование в нашем мышлении, потом становится настолько живым, что уже сомневаемся — наше ли это мышление…
Да. наше ли это мышление, если оно краем своим живет в Абсолюте? Нет, оно принадлежит атрибутивно Абсолюту, и оттого оно потенциально абсолютно.
Кроме того, сам Абсолют — атрибут собственной необходимости. Но необходимость — лишь темное зеркало Абсолюта. Мы недостаточно бесконечны, чтобы приблизится к Абсолюту. Только недостаточность нашей недостаточности мы тайно используем как цель стремления к достаточности… в пределах Абсолюта.
Профессор облокотился о глухонемое дерево кафедры и длинным пальцем убил в воздухе один невидимый пузырь, абсолютно круглый и совершенно не зависящий от своих невидимых размеров.
– Абсолют, опасный тем, что содержит в себе и жизни и смерь, может потемнеть, ослепнуть как солнце, увидевшее себя в зеркале и заснуть, исчезнуть с трансцедентельного горизонта…
Самые великие из пророков Земли, даже они – и то не в бесконечной деятельности приникали к Абсолюту. Мы песчинки на пути к Абсолюту, мы — растущий у берегов Абсолюта — мыслящий тростник. Мыслящий тростник становится мыслящим когда его поджигает стремление к Абсолюту. И тонкие, готовые к пламени стебли никнут, опадают в огне не, испаряются легким, тревожным дымом. Дым спугнул пчелу с цветка, пчела улетела, унося пыльцу высокого воспарения…
Пчелы, летучие как дам, легче своего веса…
Абсолют, измерениями соизмеряя себя, живет и в палате мер и весов, оттого Безмерность мистифицирует эталонами, линиями, ответами, па шкалах которых верно одно — золотое сечение. К нему поднимаемся по лестнице Искусства. …Распахнутые Абсолюту крылья Ники Самофракийской — летят в победу красоты через абсолютное достоинство формы — форма поет крыльями об Абсолюте и Целом. Но в отношении к Абсолюту она — лишь одинокая пчела из разбитого улья, которая каплет античный золотой мед в чашу Грааля…
Форма — только условная относительность Абсолюта; поле его игры.
В постигаемой цепи..
Ученик заворочался во сне. мысль профессора остановилась, профессор очнулся, прервал течение об Абсолюте. Студент спал перед ним. Спал с открытыми глазами. Спал строго, по всем правилам искусства. Над студентом жужжала в пыльном воздухе легкая как пчела, осенняя муха, темная, разбросано — хаотичная, как материя…
Профессор заглянул студенту в открытые глаза и в прозрачных зрачках, как в кристаллах света, увидел — видение из глубинного прошлого…
…Он увидел, как стоял на высокой горе и смотрел в никуда философ, изгнанный из всех, родных ему стран. На горе, которая никому не принадлежала, философ созерцал свое Нечто, через которое мир говорил ему.
Поднялся с трудом на гору, раня колени, локти и ребра к нему ученик. Отдышавшись, остыв на ветру, ученик потревожил молчаливого:
— Я поднялся к тебе за ответом, но не буду задавать вопросов, — сказал ученик, — и слова его были из сердца. Обняли ученика глаза учителя, ответил он:
— Нас нет в видимом, нас нет в невидимом, потому что нет видимого и невидимого, верного и неверного, ничто не существует и это Ничто есть форма нашего существования…
произнес этот искус учитель и ученик целый год осознавал его слова. А может быть год был равен одному мгновению… За мгновенной год размышлений учитель привел ученика, разум его в пустыню – в пустое пространство, где нет ничего и где можно строить.
– Теперь, — сказал учитель, разомкнув молчание, — представь себе молнию.
Ученик представил себе громовую ветвь.
— Скрытая молния есть всегда, даже когда ее не видно, — продолжил учитель, — Она живет в своей возможности. И для ее рождения нужна небесная пустота… где ничего кроме мига рождения молнии нет и ничто другое в этот миг на этом месте, родиться не может, потому что время уже обратно пространству…
Случай — это прочное отсутствие другого случая. И если мысль — это молния, рождения в хаосе, то хаос — полнота пустоты. Хаос — предтеча, он — подсознание, он — возможность… Целое небо возможностей.
…Философ посмотрел в глаза ученику и… не увидел его — он понял что живой образ ученика был, всего лишь, улыбкой пространства, как падающий на вершину горы — юный и трепетный солнечный луч.