Станислав Айдинян
Гуляя в размышлении по царству Аида, я увидел скалу, возвышавшуюся острым пиком над мертвой равниной.
Здесь непокорный Сизиф осужден вечно катить к острию вершины огромный гранитный шар. Но гранит страдания всякий раз рушится обратно к горному подножью и сизифов труд начинается снова. Так боги покарали того, кто обманывал смерть.
Я вижу Сизифа. Одинокий мученик в тяжелом раздумье сидит на горе. Пораженный его бездействием, его неподвижностью, я остановился, спросил:
— Неужели истек срок вечности и мука твоя кончена?
Сизиф не поспешил с ответом. Горестно было каменное от прошлых усилий его лицо. Потом он заговорил и Эол, бог ветров, донес до меня слова:
— Отныне я прикован Гефестом к вершине скалы. Человек открыл богам обман, длившийся тысячи лет. Это правда, что я давно перестал замечать боль кровавых усилий. Правда и то, что был отдых спуска с горы. Но человек, сам того не зная, разрушил пред богами стены моей тайны. Он сказал им, что даже здесь я был счастлив. Боги не прощают счастья, как люди.
Властители Олимпа поняли больше, чем им сказал человек. Они догадались о том, что я сам толкал с вершины мой груз, сам шел навстречу страданию.
Души мертвых холодели, когда замирало над темнотой гранитое тело шара. В грохоте его падений я слышал смех бесконечности.
Боги поняли, что деятельность, пусть даже монотонная, — не самое страшное наказание. Привычное тело Сизифа вкатывало один и тот же камень на все ту же гору. Так было в веках.
Но Сизиф разомкнул круг. Он вошел вглубь себя и там, в абсолютном внутреннем пространстве нашел путь к свету, который осветил выход из пределов Аида. Мыслью скрываясь в оперении Феникса, Сизиф летал в иные миры, пока тело бесконечно трудилось.
Теперь тайна разгадана. Боги ужаснулись тому, что Сизиф мог высоко улететь в белоснежность вершин и не вернуться. Теперь тело приговорено к неподвижности, приковано к скале, и дух крепкой цепью причин и следствий прикован к телу.
— Прикованный, ты уподобишься Прометею, — заметил я.
— Нет, — отвечал Сизиф, — у меня не будет даже орла, приносящего в клюве страдание. Я осужден на бездействие, которое труднее самых высоких скал и тяжелее самой каменной тяжести.
Прикованный не бросится в полет с вершины, если этого не пожелают одновременно миллионы живых и мертвых…
Таковы были последние слова приговоренного. Его тело окаменело от неподвижности, а сознание ушло в новую тайну.