Станислав Айдинян
Легенда
В высоте, где корабли реют в волнах туманов, на одинокой горе лежал покинутый город.
Ни одна птица не прилетала к забытым руинам. Но однажды холодный вихрь принес к стенам города черного ворона. Огласились песней тоски уснувшие стены и башни. Это раздался голос птичьего одиночества. Эхо величественно и равнодушно слушало, откликаясь на отрывистый плач.
Демоны тишины, понимавшие птичьи голоса, рассказали мне страдание, жившее в отверженной птице: черный ворон видел себя во сне белым. Сон этот неотвязно повторялся из ночи в ночь. Чтобы избавиться от наваждения, птица перестала спать. Не смыкались тяжелые веки. В горящих огнем усталости глазах возникало ежечасно, как в магическом зеркале, белоснежное отражение… И голос неведомый шелестел страницами слов о том, что в высоте неба ждет долгожданная белизна… Уверовав в шепот предсказания, ворон взмыл ввысь и на волне воздушного потока достиг эпической высоты.
Но не белизну и спокойствие, а покинутый храм чужого одиночества и ветхий пергамент мертвых книг обрел он… Сидел на зубце разрушенной башни ворон, не ожидая уже ничего, кроме смерти. Если бы кто-нибудь, в ком не остыло сердце, заглянул в птичьи глаза, то нашел бы в них такое безбрежное отчаяние, какого не найти даже в холоде просторов ледовитых северных земель.
И снова привиделся ворону сон и снова увидел он себя белой птицей… но сон неожиданно продлился, — вот сидит он за троном седого царя в том же, но не разрушенном городе. Город мертвых ожил во сне, наполнился жизнью. Ворон видел себя священной птицей, почитаемой всеми, от голоса которой зависит судьба осужденных.
Привели во сне к ворону двух связанных девушек. Ворон не знал, в чем обвиняют их, но должен был вынести приговор – крикнуть четное или нечетное число раз – крикнуть жизнь или смерть. Повернув голову набок, ворон размышлял об их участи. Толпа смотрела на него, сидящего на золотом посохе царя. Одна из девушек, стройная и смуглая, не поднимала повинной головы. Уже не верила она в жизнь. Но другая молила прозрачными слезами голубых глаз – просила жизни, солнца, пощады…
Царь молчал. Он ждал решения священной птицы.
Ворон крикнул… и пощадил девушку, льняные волосы которой густым ливнем спускались на тонкое лицо. Прощенная пала ниц перед жезлом царя и сказала ворону: ЌПусть будет долог твой род! Пусть когда-нибудь исполнится твое заветное желание, как исполнилось сегодня мое…џ
Пришел черед второй, черноволосой девушки и царский оракул прокричал смерть ее отчаянию и тогда осужденная подняла голову, глаза ее наполнились последней ненавистью. Произнесла она: џБудь же ты проклята, птица, и пусть лучший потомок твоего рода погибнет на этой площади, как по решению твоему погибаю я…џ
Девушку зацепили крюками и удаляющийся страшный ее крик долго передразнивало беспощадное эхо.
Видение прошлого исчезло, но сон птицы был все еще ясен, как самая явная явь. Ворон почувствовал, что летит быстрее и быстрее, что возносится к сияющей высоте, что белеет, блеском молнится его оперение. Мелькнула радуга и – простор, восторг распахнутого ветру сердца. Гордый певучий крик белой птицы над далекой землей. Мертвый ворон упал с зубца стены к подножью храма пред слепые лики богов и лишь черная ночь сострадательно склонилась к его… белым как утренний туман крыльям.