Станислав Айдинян
Когда в Институте живописи скульптуры и архитектуры им Репина шло распределение новопоступивших художников по творческим мастерским, президент Академии художеств СССР, Б.В.Иогансон сказал: — Дайте мне в ученики обязательно Аветисяна и Казанского, остальных — кого хотите…» Минас Аветисян, учившийся с М.Казанским, стал классиком армянской живописи и слава его всемирна. В 1960-ом году он создал портрет М.Казанского. В дарственной надписи на обороте портрета сказано — «лучшему другу, талантливому живописцу»…
В мастерской М.Казанского, что под крышей старого дома в центре Москвы, перебывали многие. Ведь еще в 60-70-ые годы интенсивность художественных поисков, яркость, увлеченность, собрали вокруг Казанского немалый круг тогда молодых художников, считавших его своим учителем. Многие из них сегодня обрели свое имя, свой почерк, некоторые давно «за горизонтом»…
Казанский в сегодняшнем , современном периоде творчества хроматически «немногословен». Он оперирует двумя-тремя доминирующими цветами. Музыканты-минималисты двумя-тремя аккордами добиваются органного, величественного звучания. Так и Казанский при двух-трех доминирующих красках, за счет богатства оттенков, создает не меньшую цельность изображения, чем в ранние годы, когда он всецело принадлежал к реалистической школе. Именно оттуда, из «эпохи реализма» его талант рисовальщика., столь высоко ценимый его учителем, академиком Б.Иогансоном.
Цветовая минимализация, по мнению М.Казанского, более соответствует глубинным традициям русской живописи, для которой в первоначальный, иконописный период были как раз характерны локальные цвета. «Передвижники, импрессионизм, «сезанизм» — говорит М Казанский, — это совершенно не русская традиция…».
Характерной чертой большинства работ Казанского можно назвать созерцательность — например, в его полотне «Дома на эстакаде» — дома, уходящие в перспективу, доведены почти до схемы, достаточно в цветовом отношении определенной и, тем не менее, какое-то волшебство насыщенности, естественности, непринужденности сопровождает это, как и другие полотна художника. «Почти все мои мотивы взяты из жизни, — говорит он, — Нет ничего, что я бы придумал…»
Действительно, у мастера не видно работ надуманных, однако есть такие, что кажутся продуманными. Их хочется назвать «фигуративными символизациями». Например, на одной из них — рядом с белым незаписанным холстом, установленном на мольберте, — беременная женщина… И будущее чистого холста и будущее еще не рожденного человека, это tabula rasa — «чистая доска», — еще не тронутая жизнью и судьбою… Кто будет? — что будет? — будто размышляет художник. Иным, но тоже свободным символизмом, привлекает «Инсталляция в музее в Берне», она — плод впечатлений, почерпнутых в Швейцарии. На полотне «разговор» двух значимых в цветовом отношении фрагментов, высокого, почти под потолком, окна, льющего скупой свет и — узкой двери в противоположной стене. Эта перекличка создает и определяет эффект замкнутости, ограниченности выхода из созданного художником пространства. В нем пленница — женская фигура, но это не женщина, а манекен, в желтеющем на нем старинном платье. Вокруг манекенной фигуры некое «марево», вроде невидимого «присутствия», акцент, придающий картине таинственность.
Или —в другой раме — стул, одинокий белый стул на фоне окна. Мотив «пустого места», эту работу художник создавал, когда тяжело болел его отец. Тут он по-своему отразил, по его словам, трагичность мира.
У Казанского есть постоянный, оптимистический и «устремленный» мотив — назовем его условно «мотив невест». Он восходит к дипломной работе М. Казанского «В белую ночь» (1960) — эта работа оказалась столь удачной, что обошла множество периодических изданий. ее многие помнят — на ней выпускники и выпускницы — молодежь, девушки в пышных белых платьях, напоминающих подвенечные. Они все стоят на каменных плитах речной набережной и как бы готовы отплыть в Будущее..
Через много лет, во второй половине 80-ых годов, этот мотив узнаем вновь воскресшим в творчестве Казанского, но уже по-другому, символически-преображенным. Создана целая серя работ, среди них «Причал», «Невесты у причала», где невесты в фатах поданы намного более условно, в преображении иного, более современного и трагичного, уже несколько «структурированного» взгляда на мир…
Интересно, что в «физическом» отношении творческий метод М.С. Казанского причудливо-динамичен. Все его произведения начинаются на полу, где на них появляется, нанесенное автором, первоначальное изображение. Казанский рисует на горизонтально положенных холстах и лишь потом они попадают на мольберт для доработки… У каждого относительно пространства своя игра положений, — но нельзя не предположить, что моложавость самого Казанского, перешагнувшего 60-летний рубеж, связана именно с творческим методом, — в нем нечто от детства, от перводвижения. Хотя как художнику ему свойственна статика. Движение он хочет сделать внутренним, за счет насыщенности, нюансированности цвета…
Например, движение в клубящихся вихрях облаков в замечательнейшей из его работ — в «Видении Дионисия» — в нем нечто от «сотворения мира» И.Айвазовского и от «Цветового круга Гете», формализованного кистью Джозефа Тернера. В обоих полотнах, как и у Казанского, непокой клубящейся материи. И в непокое из облаков — ангелы… Долгие годы М. Казанский не выставлял это полотно. Потом наконец оно появилось на важной для многих выставке «ХХ веков от Рождества Христова». К произведениям последнего и «предпоследнего» времени относятся «Портрет ( 1999 ), «В море» (1999 ),— «Заговор», «Шахта», «Тюльпаны» (1996), «Портрет дочери» (1997) и совершенно пленяющая гармонической соразмерностью линий золотого сечения работа «У зеркала» (1997).
К 1991-92 годах М. Казанский с группой художников работал в Люксембурге по приглашению Центра Роберта Шумана, именно оттуда его холст «В Энжеранже», — на нем отразился дом Бернарда Замарона, крупного мецената и коллекционера, принивавшего мастеров кисти из России. В 1993-ем М. Казанский принимал участие в VI Биеннале в Швейцарии. В 1997-ом его работы были в поле зрения тех, кто посетил выставку «Русское искусство второй половины ХХ века». На аукционе «Кристи» в Лондоне были выставлены и затем приобретены девять работ художника.
Разговор о М.Казанском был бы неполным, , если бы мы не упомянули об еще одной творческой и дружеской нити, связывающей его с еще одним выдающимся современником. Речь идет о известном художнике русского зарубежья, об Олеге Целкове. С ним М. Казанский некогда учился в художественной школе при МГХИ им. Сурикова. Существует и, надеемся, будет когда-нибудь опубликована переписка О. Целкова и М. Казанского.
Имя М.С.Казанского, скромного в жизни и смелого в своем искусстве художника, стоит рядом с именами тех, кто начал свой творческий путь в 50-ых, стал новатором в 60-70-ых, и сегодня своим искусством устремляется в будущее, перешагивая в ХХI век…
Станислав АЙДИНЯН