О ТВОРЧЕСТВЕ ВЛАДИМИРА ПОРОШИНА

Станислав Айдинян

Основу творчества Владимира Порошина, тщетно искать в комплексе художественных приемов, которыми владеет его кисть. Присмотревшись к поэтичным его “отображениям” городского камерного пейзажа, начинаешь понимать — все дело в их особенной, неповторимой проникновенности…
В одном из больших залов Центрального дома художников в Москве я видел, как зрители, равнодушно просматривавшие зал за залом выставки других художников, здесь, на порошинской экспозиции останавливались, пораженные. Слышался восхищенный шепот…
В любом искусстве — в музыке ли, в литературе, в живописи важно прежде всего “душевное вложение”, без которого любой, самый изощренный художественный эксперимент тщетен… Владимиру Порошину удалось главное — пройдя закономерным путем проб ошибок, он проложил внутренний путь от глаза к сердцу и оттуда к неповторимому мазку на холсте…
“Самый наполненный момент мой жизни — это 1992 год, когда я открыл для себя свою Москву, нашел к ней свой живописный ключ…— говори т Порошин. Действительно, его главная тема — Город, с особой тихой живописностью “уголков”, затерянных “двориков”.
“В начале века в поэтическом обиходе символистов часто встречалось выражение “душа города”, как синоним особой просветленности, поэтичности, одухотворенности городского ландшафта. И это полностью относится к творчеству Вл. Порошина… Художник мастерски использует символы, аллегории, метафоры для того, чтобы выразить душу Москвы. Загадочная атмосфера тайны пронизывает его картины” — пишет Лев Дьяков, стремившийся раскрыть творческий метод художника. Можно не совсем согласиться с тем, что решительно каждый изображенный предмет здесь символичен. У Порошина больше световой и цветовой углубленной, изящной естественности. Но Л. Дьяков подмечает то, как символически прочитываются холсты художника: “…Так, темные арки обозначают прошлое, живое и трепетное. Эту же роль играют окна с открытыми форточками или просто выбитыми стеклами. Солнечный свет создает атмосферу теплых воспоминаний, надежды и настроение некоторой трепетной недосказанности”…”
Атмосфера! — вот слово действительно характеризующее. Порошин творец атмосферы, которая на его холстах создается порой совершенно неожиданным образом — за счет особой плавности слегка закругленных форм, за счет особенного, где сдержанного, а где будто лучистого света…
Одна из наиболее открытых, распахнутых ветру и солнцу работ — “Здравствуй” из авторской серии “Край”. Это фантазийный пейзаж. Мы будто попадаем в южный город — Одесса? — Феодосию? — черепичные крыши домов, которые “спускаются” плавно к морю. На переднем плане на флагштоке флюгера русалка блестит, вызолоченная лучами, за домами до горизонта — морской простор. Откуда название холста? — а от малой фигурки человека на берегу, где волны припадают к песку пляжа… Человек поднимает руку в приветствии — не девушке ли, романтически ждущей где-то в окне, адресован этот бодрый легкий привет?…
К той же серии “Край” относится и полотно “Утро”. Тут тоже дома у моря. Но чуть больше таинственности. Дома — выстроены на горе. Видна перекличка трех планов— слева солнечные ранние лучи ложатся во двор меж домами, на высокие пирамидальные тополя. Второй цветовой просвет полотна — розовые небесные свечения над морем — к горизонту. И, несмотря на этот утренний свет, все еще горит над темнеющем морем фонарь… Изумрудная точка фонаря светится прямо над каменной крутой лестницей, ведущей куда-то под гору, вниз… Окна и окошки добавляют таинственности, как и на многих других картинах Порошина.
Однако не всегда так писал художник. К более раннему периоду, к концу 80-ых годов относится “Провинциальный вокзал”. При огромной “атмосферной” насыщенности, это полотно создано в ином временном континиуме. Дождевое настроение длительности… Мы в каком-то маленьком провинциальном городе, возможно где-то в Сибири, на родине художника… Здание вокзала, овальных, стародавних форм… Часы над входом, пустая скамейка у стены. Освещено лишь одно окно близ тамбура входа, у которого две мужские фигуры — один прикуривает у другого. Над ними, под часами — на фронтоне вокзала столь нудно-знакомая нам по советским временам по красной материи надпись: “Решения ХХVII съезда КПСС в жизнь!” Оголенное осеннее дерево, вышка с двумя железнодорожными прожекторами, сдвоенный телеграфный столб, окошки домиков, светящиеся вдали довершают картину… Тот, кто помнит те годы, попадает в них чувством сразу, будто на художеством созданной “машине времени”…
По времени написания к “Провинциальному вокзалу” близко “Красно солнышко” (1991). Тут Порошин тоже выбрал вечернее состояние и настроение, выраженное однако, совершенно иначе. Красный расплеск, марево закатного солнца , четыре написанные довольно условно, деревенские хатки. На переднем плане, у неровной, полуобрушенной ограды, околицы — трагическая фигура — молодой парень то ли в пьяной усталости, то ли в скорби неразделенной любви коленопреклоненно поник головою… Эта картина написана по реальным воспоминаниям, со сцены, запомненной в Тюменской области. Перед нами единственная, пожалуй, работа Порошина, когда ему удалось прямо отразить трагедию России,… невыплаканную, обобщенную, на фоне краснеющего желто-красного заката, обещающего ветер…
Что-то неуловимое от того периода перешло и в поздние работы, более отточенные, более конкретные, в чем-то более строгие, но не менее внутренне лиричные. Например — “На большой Ордынке”. Этот пейзаж написан с натуры из окна дома, где у Ардовых останавливалась, приезжая в Москву, Ахматова. Вл.Порошину показались символичными – на грубо-кирпичном здании колючая проволока, а за ней, в заснеженном далеке, близ снеговых крыш — храм святого Клемента в Клементьевском переулке… Вопреки настороженному колориту картины, усиленному бытовой деталью — надписью, виднеющейся во дворе — “Машины не ставить”, все же и здесь есть уют. Он дан теплым светом в окошке, в кирпичной стене. Мы еще раз убеждаемся — Порошин — поэт настроения, оно полнозвучно в любом его пейзаже.
“Я очень доверяю своему наитию, когда пишу без натуры,— признается Парошин, — знаю: если я в первый же сеанс не нашел нужный ход, не продолжаю… Но если чувствую, что я на верном пути, могу просидеть за мольбертом 1-2-5 дней, полностью отдаваясь работе. Когда замысел кончен, несколько дней не могу ничего делать…” Порошин действительно не создает эскизов — потому что в эскизе можно уже полностью высказаться. Процесс создания любой его вещи динамически-импровизационен.. Он считает, что в произведении не должно быть видно труда. Должны быть достигнуты цельность, легкость. Иной раз, набрасывая предварительный подмалевок, он находит ценный момент, от которого отталкивается. Надо ценить элементы случайности — считает он.
Есть у Порошина работы особой торжественной, символической значимости. При реалистическом мастерстве смысловая их палитра явственно -шире. К ним относится “Свей” (1996), рожденный из впечатления о заледенелых крышах. На нем занесенные снегом дома — символ северного Одиночества. Или “Осень в Усадьбе” (1998), где поймана туманная задумчивость осени, переданной и низко нависшей желтой листвой, уходящей в туман перспективой и терпеливо хранящими вековое молчание каменными львами на парковых постаментах. Львы родом из усадьбы Усачевых-Найденовых. Тональность и атмосфера — порошинские… К тому же ряду относятся и “Грифоны” (1998), тоже этапная, значимая работа, в ней соблюдена “парность”, как и в “Осени в усадьбе”, — два грифона с поднятыми за спинами каменными крыльями смотрят в по-беклиновски темнеющий пруд. Это очень молчаливая, “остановленная” во времени картина. И освещение у нее почти ночное, вода в пруду фантастически поблескивает.
Обычно фантастику Порошин создает своего рода тематическим “поворотом” детали. В его полотнах почти всегда есть тонкие нюансы, на первый взгляд неприметные, делающие пейзаж совершенно волшебным. Например в картине “Лето прошло” (1998), мы замечаем некоторую особую оптическую деформацию, закругленность, создающую полноту многопланового объема. В “Дворике в Съезжинском переулке” (1999) “эффект присутствия” создается посредством тени, делящей надвое уютно обжитый и тем не менее безлюдный двор…
Творчеству Порошина свойственна особая психологическая черта — сновиденность. По мотивам снов он создает картины столь глубинно-погруженные, завораживающие, как его “Аллея” (1994). Иной раз чувство сокровенности привносится из его путешествий по грани сна и яви, когда уже не спишь, но еще и не бодрствуешь… “Видения вспыхивают, слова доносятся — повествует художник., — вижу угол какого-то двора. Земля, травы — и вдруг я понял, что земля — живое существо, но чувство этого глубже , его не объяснишь словами…”
При всем сказанном мы не поняли бы художника Порошина, если бы не знали еще одной решающей черты его жизни — с возрастом он все более обретает религиозную основу, и дни и часы свои сверяет со священным и вечным ориентиром — с христианством… Не будь этого, не было бы, наверное, того удивляющего многих проникновенного света, той неизреченно-чудной ясности, которой пленяют его работы.
Правильно сказала о живописце Л.В.Птицына, чьими словами можно завершить нескончаемый по неисчерпаемости темы наш взгляд на картины и личность создавшего их творца —“Художник по призванию, что называется “божией милостью” Владимир Парошин принадлежит к числу подвижников от искусства, которые без остатка отдают себя любимому делу и спокойно, без суеты творят по законам Красоты и Гармонии”.

Станислав АЙДИНЯН