Во времена, когда поле литературы, осененное грозовыми облаками, напоминает степь, замершую перед ураганом ,все же вырастают, замечаются на поле редкие колоски, в которых зерен больше, чем плевел. Растут они там, где раньше была плодородная нива российской словесности.
Старинный город, при Иоанне Грозном — резиденция, откуда кровавый и набожный царь правил страною. Тогда город назывался Александровской слободою, ныне — Александров.
Однако добротно и современно изданный иллюстрированный альманах носит старое название города —«Александровская слобода». Инициатор и издатель — Литературно-художественный музей Марины и Анастасии Цветаевых, первый из основанных в России цветаевских музеев.
На обложке альманаха изображен человек, летящий на распахнутых за спиною крыльях. Но это не Икар, это холоп Никитка, построивший себе деревянные крылья и полетевший, как гласит легенда, на глазах православного люда и под грозным оком царя Иоанна, с Распятской колокольни, что в белокаменной монастырской Слободе…
Куда же летит Икар-Никитка с обложки альманаха, — куда нас по страницам «Александровской слободы» понесет вдохновение авторов?..
Первый же рассказ в альманахе — «Русская печка» Юрия Шахтарина, относит нас в предпоследний военный, то есть в 1944 год. Будто в мерцающем свете старой хроники видятся железнодорожные составы, везущие на восток раненых, разбитую технику и… заключенных. Во время стоянок, в ожидании зеленого света семафора, сопровождающая охрана избавлялась от умерших в пути. И вот однажды бабушка того, от лица которого ведется рассказ (имеющий, кстати, совершенно автобиографическую тональность), привезла от железнодорожных путей «мертвую мерзлую бабу». И первая крупинка «соли земной» в рассказе та, что сердобольная женщина пожалела мертвую — ту могли изгрызть расплодившиеся и осмелевшие в те времена волки… В коридоре барака «мертвая» от тепла неожиданно оживает! И ее, больную бабушка начинает отхаживать, выгревать на русской печке. Выясняется, что это не просто заключенная, но еще и чеченка! Только для простой русской женщины не существует ни политических, ни иных категорий, перед лицом горя все едино. Удалось скрыть подобранную, вылечить. Трогательно высока сцена прощания: «Марьям подошла ко мне, погладила по голове, потом легонько, улыбаясь, тронула синяк на лбу. Сделала шаг к как-то вдруг растерявшейся, суетливо вытиравшей передником правую руку, бабушке. И вдруг опустилась перед ней на колени. Бабушка охнула, совсем смутилась, подхватила Марьям за плечи и силой подняла ее. Они обнялись. По-женски, не тесно, скорее ласково, обхватив одна другую руками. Марьям повторяла: «Анись, Анись», и бабушка шептала что-то вроде: «Ну будет, будет, ладно, ладно, не болей больше, оборони тебя Бог» —обе через слезы. Наконец, женщины, старая и молодая, оторвались друг от друга Марьям направилась к двери, но неожиданно повернула в сторону, подошла к нашей печке и… обняла ее угол, что-то зашептала, улыбаясь сквозь слезы…» ( с.13-14 ).
Да, тогда, во время войны, в годы репрессий люди помогали друг другу. делились последним. Сегодня же наступил Кризис человечности. Можно умереть у порога своего дома, но проходящие мимо не подойдут, не протянут руку помощи. Так совсем недавно в подъезде многоквартирного дома, где на первом этаже прожил много лет, умер от сердечной недостаточности врач-окулист из клиники им. Гемгольца, сам всю жизнь лечивший людей. Умер еще совсем не старым, погиб только потому, что люди шли к лифту мимо почтовых ящиков, под которыми человек мучился от сердечной боли, ни один из соседей за три часа не подошел, ни один не вызвал скорую помощь…Вот так меняется правда жизни, и еще неоскудевших, неочерствевших, сохранивших живую душу, тянет к той русской печке, что греет человеческим теплом в рассказе Ю.Шахтарина, рассказе, который трудно забыть.
Из совершенно иных по камертону времен, из второй половины Х1Х века, когда передовым общественным движением считалось народничество, — оттуда публикация ранее неизвестных воспоминаний некогда признанного прозаика и очеркиста Сергея Яковлевича Елпатьевского (1854 — 1933), современника и «знакомца» В.Г.Короленко, Н.К.Михайловского, Л.Н.Толстого. Когда-то Елпатьевский был выслан в Сибирь за то, что незаконно укрывал революционерок, сестер Фигнер… До революции были три самых известных писателя-врача, это А.П. Чехов, В.В. Вересаев, С.Я.Елпатьевский, Так вот в «Александровской слободе» помещены воспоминания из ранних лет жизни писателя. Это главы, найденные заместителем директора Литературно-художественного музея М.и А.Цветаевых по научной работе Н.В.Черновой в рукописном отделе Российской государственной библиотеки.Это главы — «Новоселка», «Кухонный период», «Я», «Отец», «Учение», «Духовное училище», «О пребывании в Вифанской духовной семинарии», «Учеба», «Перед поступлением в Университет»… Люди, родившиеся в прошлом столетии, будто и видели жизнь более объемно, широко, и дыхание их прозы было шире, больше было и смелости и совести, не говоря о сострадании. С.Елпатьевский родом из священнической среды, из старорусского уклада, как и отец сестер Цветаевых, Иван Владимирович, который тоже был сыном священника и тоже из Владимирской губернии. Цветаевы с Елпатеьевским были в дальнем родстве, на его даче однажды жили в Крыму. Сколь чувствуется, что воспоминания эти сердечны, а наблюдательность писателя высвечивает в прошлом ряд «этносоциальных» подробностей, народных сценок. Важнее всего сохраненная пером Елпатьевского атмосфера может быть небогатой,и тоже в чем-то страдательной, но такой естественной и полнокровной эпохи..
Пожалуй, не меньшее значение имеют помещенные в альманахе воспоминания одной из сестер Герцык. Их было двое — Аделаида Казимировна, «совершенно волшебная» полуглухая поэтесса, и ее сестра Евгения Казимировна, переводчик философских трудов Фр.Ницше, прожившая несколько дольше. Об обеих сестрах писали их близкие подруги, сестры Цветаевы. Марина — в автобиографической прозе, Анастасия посвятила им мемуарный очерк «Об Аделаиде и Евгении Герцык». В Александрове музей провел международную конференцию, Герцыкам посвященную, на которую слависты-филологи с докладами приехали из самого дальнего зарубежья. Благодаря стараниям сотрудника двух цветаевских музеев — московского и александровского, Татьяны Никитичны Жуковской, родной внучки Аделаиды Герцык, унаследовавшей семейный архив,в последние годы осуществлен ряд изданий, в том числе двухтомник поэзии и прозы глубочайшей из поэтов цветаевского круга. В «Александровской слободе» Т.Н.Жуковская опубликовала со своим предисловием воспоминания Евгении Герцык, состоящие из двух частей — «Детство» и «Александров». В этих воспоминаниях нет безмятежной простоты,здесь чувство тревоги, ожидания. Страдающая отстраненность от мира и сомнения, сомнения. Уже давали о себе знать годы перелома, время «декаданса».— Молодых обуревала тоска по возвышенному, надмирному. И в то же время их преследовали пустота, отчаяние, трагическая бессонница по закону ответственности —.Где твоя цель? Для чего ты живешь? — У Евгении Герцык вопрос сформулирован так: «Стыдно жить ничего не делая, а что делать?» (с.105).Прямо таки Чеховское звучание. Хоть и не «три», а две сестры…Правда чеховских «Трех сестер» сестры Цветаевы не любили за неспособность подняться в интеллектуальные высоты. Чеховские сестры не были столь образованы как сестры Герцык или Цветаевы. Всех их роднит только томление, тоска, столь ясно ощутимая в первых двух книгах А.Цветаевой — в «Королевских размышлениях», в «Дыме, дыме и дыме». Поветрие безнадежности представлено очень выпукло у Е.Герцык в главе «Александров» в воссозданном ею образе царского офицера, обрусевшего немца Н.В.фон Нордгейма: «Интересы его были многообразны, мысль деятельная, но стоило ему на миг задуматься, — и горчайшая тень ложилась на лицо. С нами двумя он делился своей безнадежностью бегло, не рисуясь ею. В силу внутренних и внешних причин жизнь бессмысленна, бесплодна. Может ли разумное существо мириться с уничтожением? А нелепость общественного уклада? Я жалобно:— Неужели не может быть счастья?— Отчего же? Счастье — это способность создавать себе иллюзии. Крепче держись за них и будешь счастлив. Улыбнувшись: — Знаете, как старик Свифт сказал? Быть счастливым, значит вечно быть в состоянии человека, ловко околпаченного.. —А искусство? — напоминаем. —Да, искусство — это прекраснейший способ забыться. Музыка — это даже больше, чем забвение. (с.99-100 ) Дальше фон Нордгейм излагает Шопенгауэра. Интересно, что этот офицер чем-то внешне, неуловимо походил на второго мужа А.И.Цветаевой, М.А.Минца, которого связала с нею именно идея безнадежности. Заметим в скобках что, в отличие от толстых журналов альманах имел счастливую возможность привести в тексте массу уникальных фотографий, иллюстрирующих текст — в частности и к материалам Герцык и к Елпатьевскому…
Появление в Содержании альманаха имени известной московской писательницы Лидии Либединской ( урожденной Толстой ) не случайно.. Она многие годы вела в Александрове Цветаевские праздники поэзии. Когда-то они были полузапретные-полулегальные.В «Александровской слободе» Л.Б.Либединская опубликовала очерк «О Вере Инбер» и это образ волевой, мужественный, энергичный, поэтический. Интересны подробности .Например узнаем, что Вера Инбер была родственницей Льва Троцкого. Изгнанный за революционную деятельность из дома своим отцом, Троцкий «подолгу жил в доме своей старшей кузины, то есть матери Веры Михайловны, а была мать ее начальницей частной одесской гимназии: преподавала русскую словесность. Троцкий относился к ней с большим уважением и любовью, считал себя ей во многом обязанным, в частности, великолепным знанием русской литературы» ( с. 196 ).Так вот откуда у Льва Троцкого литературные интересы и целая книга статей о литературе…Мы видим с разных ракурсов поэтессу — Вера Инбер в семье. Вера Инбер в путешествии. Вера Инбер читает Я.Смелякова. «Мне же хотелось на этих страницах, — завершает свой краткий «мемориал» поэту Л.Либединская, —напомнить тем, кто любит нашу литературу, еще об одной нелегкой писательской судьбе…» (с.204).
В «Александровской слободе» отдана дань и чисто краеведческим материалам, как «От светелки к фабрике» П.Хмелевского. В очерке центральные фигуры —династия купцов Барановых, предпринимателей по ткацкому делу, текстильных фабрикантов. Вот что читаем об одном из них: «Неуемная энергия И.Ф.Баранова искала приложения к делу —интересному и выгодному не только ему самому, но прежде всего полезному государству, людям. (с.118).И еще —мечта этого Баранова — «самым пламенным желанием его было, чтобы русское купечество распространило свои торговые сношения с азиатскими государствами и, став в этой части света твердою ногою, вступило в соперничество с англичанами…» ( Там же). Как резко это отличается от современности. Годы общественных сломов отучили наших коммерсантов от геополитического патриотизма. Торговать прежде всего во имя России, а не во имя счета в банке? Сегодня такой идеализм, увы, крайне анахроничен.
Дух 60-ых годов хорошо передает очерк А.А.Саакянц, видного цветаеведа. Этот очерк посвящен совместной с А.С.Эфрон, дочерью Маоины Цветаевой и А.А.Шкодиной путешествию по Енисею на теплоходе «Александр Матросов». Было это в 1965 году, когда А.Эфрон и А.Саакянц сдали в печать «Избранные произведения» Марины Цветаевой. Романтика этого путешествия для А.Эфрон и ее подруги А.Шкодиной была в том, что они обе отбывали ссылку в Туруханске, недалеко от того места, звавшегося Курейка, куда до революции был сослан Сталин…Всего два часа свидания с прошлым. «Паломничество на Енисей» написано ровным, спокойным течением, может быть потому, что основные герои очерка — река Енисей, ее природа, данная реально, почти зримо, и А.С.Эфрон. О втором основном герое А.А.Саакянц написала: «Впрочем, об огромных противоречиях в уме и душе этой женщины, умнее которой я, пожалуй, не встречала в своей жизни, —когда-нибудь в другой раз».(с.114). Возможно «другой раз» — это книга А.Саакянц «Спасибо Вам!», выпущенная издательством «Элис Лак» в 1998 году, куда вошло и «Паломничество на Енисей» и действительно много прозаического пространства отдано А.С.Эфрон.
Надо сказать, что альманах очень разнообразен по составу. В нем есть и один чисто археологический материал Александра Бакаева , и два исторических — «Село Зиновьево» Ал.Миронова и «Дело Прасковьи Даниловой» Ел.Столбуновой.. об обитательницах Успенского женского монастыря, живших в ХУ111 веке.Тут документально — о чинимых игуменью Есфирью несправедливостях, и о том, как две обиженные ею монахини ударились в бега. .Статья А.Масловского «Якоб Ульфельд и его гравюры» исследует ранние графические изображения Алексанровской слободы. Чуть ранее рецензия Евгения Викторова «Трудное счастье» посвященная поэзии наверное самого известного александровского поэта Вл.Коваленко, выходу его сборника «Россиянин».Сам же герой рецензии, поэт, дал в альманах, вопреки ожиданиям, не стихи , а прозу — развернутый очерк «Человек осуществленный», посвященный одному из видных деятелей института кристаллографии, ВНИИСИМСа, лауреату Государственной и Ленинской премий, Л.И.Циноберу.
Что до поэзии, то она представлена в альманахе широко. Здесь и целая большая поэма Вл.Корнилова «Пасха 61-го года», где о кроваво подавленном в хрущевские времена восстании против советской власти, действительно бывшее в Александрове…Сходен с поэмой в прозаической части альманаха рассказ Спартака Ахметова «Козлы», где о безысходно-матерной советской провинции, где даже смерть пьяно бездарна и нелепа, но ярко и по-настоящему писательски даны последние видения утопающего…Сходство исключительно в ощущении настроя, эпохи. Возвратясь к поэзии, скажем, что читающий встретит здесь и три стихотворения Романа Кабакова, с 1992-го живущего в Кельне , одно из которых о Б.Окуджаве; и подборки стихов В.Кулькова, В.Алешина, Г.Архипова, ,С.Ерофеевой, ,Г.Кипренко, И.Котельникова, Евг.Миронова,, С. Стрекаловской. Пронзительно-проникновенны строки Валерия Кулькова: « Он будет трижды предан и распят/ Получат веру те, кто были злы и грубы/ Но это после…/ Стражники стоят./ И вот они, предательские губы!» Интересны, углубленны трагично -символические, тяжелой поступи стихи Ивана Котельникова из поэмы «Новые времена: «Последний из рода Воды,/ Я думаю, эта война —/ Преддверие в Каменный век./Еще остаются следы,/ Но дальше уже тишина/ И далее — «Да здравствует Нечеловек,/ Который очнулся во мне, / Который меня изживет! /…
В заключение скажем, что в иллюстративной тетрадке, вшитой в центр альманаха — авторские фотографии спасителя А.Солженицына, жителя Александрова, доктора С.Н.Масленникова, рецепт которого помог излечиться от рака создателю «Архипелага Гулаг» ( см. об этом в его «Раковом корпусе»).В фотографиях Масленникова Александров запечатлен таким, каким его видели сестры Цветаевы в начале века. .Там же, рядом,цветное воспроизведение работ художника А.М.Колоскова, прошедшего и ад тюремных нар и неумолкающий многолетний грохот Струнинской мануфактуры. Кроме него художественным и научным текстам альманаха «аккомпонируют» графические работы художников Анатолия Демьянова и Алексея Панина.
Закрывая ворота в «Александровскую слободу»,— в историю и современность, мы догадываемся, что это было свидание с, может быть, лучшим за год городскимальманахом. Традиция же подобных альманахов скрывается во мгле времен, из которой летит на легендарных крыльях русский Икар, символ полета, начатого когда-то с колокольни Александровского кремля.
Станислав АЙДИНЯН
