Андрей Канцуров — МЕСТЬ ИОАННА ГРОЗНОГО

( АПРЕЛЬ   1572 ГОДА)
Дело о четвертом браке.

Представляемый вашему вниманию исторический рассказ — из эпохи царствования Иоанна Васильевича Грозного. Подробных объемных исследований царствования Ивана Четвертого предостаточно, как, впрочем, и произведений художественных (можно вспомнить роман «Князь Серебряный» А. К. Толстого, наиболее читаемый). Искренне убежденный в том, что неудачная личная жизнь царя и его взаимоотношения с женщинами наложили страшный отпечаток на характер царя, автор сделал попытку передать характерные особенности и нравы царского двора на примере небольшого эпизода — четвертой женитьбы Иоанна Васильевича.
Все ли было так, как описано? Во многом — да, было. Перед вами одна из версий  действительно происходившего, своеобразная художественная «реставрация» красочного, живого, «лица эпохи». Из двадцатого века многое кажется спорным, не внушающим доверия, просто смешным. Люди с шестнадцатого века не изменились физически за четыреста лет, поменялась духовная основа преклонения перед священством власти. Потом ее вовсе не стало… Плох или хорош был царь, но таинство коронации возносило Государя над подданными, каковы бы ни были его деяния, подданные знали — он помазанник Божий… Царь был и отец, и мать, и судья, и защитник, но и карающая десница, жертву умервщляющая по своему, самодержавному велению. До реформ Петра Русь не знала цареубийств!
Было -не было…Нам дано лишь на миг интуитивно высветить  из вековечной тьмы Лик Истории. . Важна художественная правда.
Прочитайте, задумайтесь, ужаснитесь, пожалейте! Тирания, гнев и страх сопровождают личные трагедии царственных особ, волею Судьбы
поставленных над подданными. Иоанн Васильевич — яркий тому пример…

Автор.

Мертвец явился, как обычно, перед рассветом. Лицо, тронутое тлением, было страшно искажено гримасой, изо рта свисал черный распухший язык, скрюченные пальцы тянулись к горлу царя. Иоанн явственно ощутил зловоние полуразложившегося тела, разом заполнившего собой государеву опочивальню. Упырь щелкал зубами, тряс головой и приговаривал:-Ужо будет тебе, живорез, мучитель…Страшное видение заслонило реальность, царь что есть мочи закричал:-Изыди, нежить, крест на мне, рассыпсь!- и…проснулся.
Иоанн тяжело приподнялся на постели худым костлявым телом, рванул на груди рубаху и обвел тревожным взором опочивальню. Рядом с царской кроватью мирно спали слепцы-сказочники с отроком-поводырем-Иоанн любил послушать перед сном разные истории-, по другую сторону на лавке посапывали во сне спальник с постельничим.
«Охранщики, обедня вам с матерью, храпят, будто дел других нетути!»,- брезгливо подумал Иоанн. У образов тлел огонек, пахло пылью, лампадным маслом, немытыми телами и еще чем-то неуловимым, грешным.
Где-то пропел петух. Царь трижды осенил себя крестным знамением, прошептав:-Изыди, Сатана!,-и потянулся к стоявшему на поставце у изголовья кувшину с вином. После вчерашнего пира и зловещего сна он чувствовал себя опустошенным и разбитым, голова была словно в тумане. Припав к кувшину, жадно тянул в себя вино, струйки пота текли от висков к бороде и каплями терялись где-то у подбородка. Оторвавшись от кувшина, царь свободной рукой почесал бороду, тяжело вздохнул и, откинув тяжелое одеяло, сполз с кровати.
Недобро усмехаясь, взял прислоненный к кровати посох с острым стальным пером-наконечником и стал колоть им своих не в меру разоспавшихся слуг. Те резво вскочили с лавки и наперебой громко стали вопрошать:-Здрав буди, великий государь! Не прикажешь ли чего?
От их голосов пробудились слепцы. Отрок тер руками глаза и непрерывно кланялся, а сказители недоуменно вертели головами, пытаясь угадать настроение грозного государя.
Иоанн еще раз припал к вину, тяжело грохнул кувшином о поставец. Утирая пот рукавом рубахи, он повернулся к слепцам.
-Ступайте на кухню, вас накормят. Вечор опять придете…А вы, слуги недремлющие,-царь нахмурился,-ступайте вон да покличьте Малюту. живо!
Старики, взявшись за руки и ведомые поводырем, гуськом пробирались к двери, славили царя и желали ему долголетия, подталкиваемые приближенными Иоанна. Едва затворилась за ними дверь, царь упал на колени пред образами и, отдавая поклоны, стал горячо молиться, приговаривая:-Увы мне, грешному, аз червь еси, а не человек, сосуд греховный, погубитель, Каин! Увы мне, увы!…
Иоанн еще молился, когда массивная дубовая дверь отворилась и в покой вошел, кланяясь, правая рука царя по душегубствам Григорий Лукьяныч Скуратов-Бельский, прозванный в народе Малютой Скурлатовичем. Звериная природа Скуратова не знала жалости, его именем матери пугали детей. Одетый во все черное, подпоясанный кроваво-красным кушаком, он мял в руках шапку и топтался возле порога.
-Хорошо ли почивал. великий государь?
Царь, поднявшись с колен, оперся на посох, скрипнул зубами, вспомнив ночное посещение и ничего не ответил. Проницательный Малюта и без слов догадался-опять мертвяки приходили…
-Что там? — отрывисто спросил Иоанн, имея ввиду терем царицы.
-Почивают еще…
-Умаялись вчера, — усмехнулся государь,-вот и спят без просыпу…

Минул год, как Иоанн Васильевич женился на Анне Колтовской, восемнадцатилетней девице из незнатного рода. Для замужества она считалась перестарком, ибо в брак девушки вступали обычно лет в четырнадцать, но увидевший ее Иоанн пришел в восторг. Опытного в любовных утехах царя привлекли в юной Анне ее гибкая, кошачья грация, большие глаза с прыгающими в них бесенятами, чувственный рот с ярко-алыми губами, роскошные волосы, заплетенные в тугую косу , ниспадавшую до самой поясницы…Женственность и скрытый до поры темперамент кричали о себе: это была не Ева, это была Лилит.
Анне не суждено было отдать свою любовь тому, кого она желала всем своим существом. Ее избранником был княжич Андрей Воротынский, Анна была просватана, родственники готовились сыграть свадьбу, но на ее беду несчастный Андрей не потрафил чем-то ближнему цареву опричнику князю Афанасью Вяземскому, был схвачен, обвинен в злоумышлении на Священную особу государя, жестоко пытан и замучен в застенках Малюты. Разное болтали об этом деле-будто Вяземский подъезжал к молодице, но получил отказ и отыгрался на женихе, то ли царь, воспылав к ней страстью, приказал устранить соперника… Судачили, в полголоса, озираясь по сторонами быстро расходились…Впрочем, правда была надежно схоронена в кремлевских подвалах. Выждав окончание траура Анны по жениху, царь прислал к Колтовским сватов-думали недолго, лучшего и желать не могли: царицей будет дочка, а не наложницей государевых потех. С радостью согласились, а что до желаний дочери-дура, разве ей понять, какое счастье привалило!
Анне Иоанн Васильевич был гадок и мерзостен-желтая пергаменная кожа, смрад изо рта, запавшие, лихорадочно блестевшие от похоти глаза, бритый череп, долгий крючковатый нос…Но желание стать царицей перевесило все-жениха не вернешь, а о развлечениях в царских покоях она слыхала, во дворце много красавцев. Честолюбие юной Аннушки было полностью удовлетворено после того, как бывший опричник, а ныне священник царской прихотью Никита обвенчал их перед Богом и Святыми иконами в Благовещенском соборе Кремля, хотя и без всякой пышности.
Это был четвертый брак Иоанна Васильевича. Строгие церковные каноны осуждали третий брак, а четвертый запрещали напрочь. Но не зря царь был потомком хитрых и коварных византийских василевсов и с интересом перечитывал старинные хроники своей либерии-библиотеки.  В противовес запрету Номоканона вытащили из пыльных книг на свет Божий стародавнюю историю о четвертом браке императора Льва Мудрого. Несчастному Льву никак не везло-его жены и дети умирали поразительно часто то ли от яда, то ли от немощей. Патриарх Николай Мистик даже не впускал императора в храм Св. Софии, надеясь сломить волю венценосца. В конце концов Лев одолел упрямого патриарха, сослал его на острова, а сам женился в четвертый раз. Империя обрела наследника, а мир-великого писателя и книжника Константина Багрянородного. Церковь освятила брак, сделав исключение для Льва, но для остальных мирян четвертая жена оставалась запретной. Навсегда.
После венчания царь собрал епископов и, сообщив о своей женитьбе и о имевшем место историческом прецеденте со Львом Мудрым, сказал:
-Святители! Злодеи чародейством извели мою первую жену, кроткую голубицу Анастасию; вторая, княжна Черкесская, была отравлена и жестоких муках отошла к Господу…Я долго ждал и в терзаньях душевных вступил в третий брак-от нужды телесной и в заботах о детях моих, отроках. Всегда желал я оставить сей суетный мир и обратиться к служению Господу нашему в келье монастырской. но малолетство сироток-сынов моих возлюбленных взывало ко мне с болью сердечной. Соблазн, греховна жизнь в миру без супруги-немощны, ибо человецы суть…Митрополит Кирилл благословил мя, грешного на выбор невесты. И что же? Опять зависть и вражда, происки сатанинские, погубили Марфу, царицу лишь по имени. Две недели после свадьбы недужила и зачахла, почив в Бозе девою непорочной…
Жизнь претила мне, опять решился я оставить соблазны греховного мира ради подвижничества иноческого и думал о спасении души, но бедствия государства и младость детей сподобили мя решиться на четвертый брак.
Ныне. смиренно припадая к стопам вашим с умилением, аз, недостойный и многогрешный раб Божий Ивашко, нижайше молю Святителей о разрешении и благословении.
Хорошо, даже очень хорошо знали епископы брачную жизнь Иоанна.
Тихая и благочестивая Анастасия была любима всеми и народ долго скорбел по безвременной ее кончине, но Мария Темрюковна Черкесская, норовистая и упрямая, кровожадная и бесстыжая, сладострастная и развратная горянка была ненавистна-еще свежи были в памяти рассказы, передаваемые шепотком, ибо государевы наушники не дремали, о поганых бесовских пирах в стиле римского императора-лицедея Нерона, где царица Всея Руси появлялась обнаженной, ее многочисленные полюбовники и полюбовницы, с которыми она, презрев законы божественные и человеческие, открыто ездила по Москве, роняя в прах священство царской власти…Многие знали, что Мария готовилась свергнуть царственного супруга с престола, знали и то, что взбешенный этим известием Иоанн приказал отравить зарвавшуюся жену. Все знали!.. но молчали, помня о участи епископа Новгородского Леонида, зашитого в медвежью шкуру и растерзанного собаками за то , что не пожелал отдать свою племянницу во дворец для блудливых утех Иоанна и его опричников. Не убоялся царь и проклятья митрополита Филиппа Колычева, лишил правдолюбца кафедры, сослал в монастырь, потом и погубил…Жизнь тогда была дешевле соли.
Покаяния царя были искренними и неподдельными, но монашеский аскетизм в Александровой слободе, да и в Москве, сменялся буйными, непристойными пирами и кровавыми потехами с травлей живых людей дикими зверями, казнями, пытками, затем новыми покаяниями-пока смертоубийства вновъ не призовут государя в пытошный застенок. Иоанн был убежден, что покаянием можно замолить любой грех…
Поговаривали сведущие люди, что Иоанн боится великим страхом, что прознает народ о старшем его брате Георгии, родившемся у отправленной в монастырь первой жены его отца Василия Соломонии. Прячут Георгия верные люди до поры, а Иоанн вовсе не царской крови, а сын греховной связи царицы Елены Глинской и ей любезного князя Овчины Оболенского. И опричнину создал затем, чтобы законного царевича и его людишек сыскать и извести…Лалали много, а кто знает правду? Вот и сейчас понимали Святители, что не радение о государстве и детях, а похоть и зов плоти говорили словами государя, но против
царской воли не пошел никто.
Пряча глаза под клобуками, повздыхали, покорили, посетовали и…благословили брак, признали действительным. Ради соблюдения внешних приличий епитимью на царя все-таки наложили-сто земных поклонов перед образами в течение месяца, в церковь вход возбранялся, а молиться можно и на паперти. Легкость епитимьи и удачный исход дела обрадовали Иоанна-он был весел, милостив и щедр в благодарности епископам. Епитимья его не страшила, он и так отбивал в день поклонов и поболее того, а вот ощущать рядом с собой в постели желанное тело Анны — не боясь за душу, не терзаясь сомнениями, имея благословение клира — было для царя сродни Престольному празднику.
Жадно набрасывался, впивался в губы, кусал в порыве страсти восхитительное молодое тело, доставшееся ему не без усилий. Старея, царь предпочитал, подобно Давиду и Соломону, спать с молодой женкой, грея и распаляя рядом с ней холодеющую плоть.
Анна искусно изображала страсть, неутолимое желание, стонала, извивалась, трясла головой, но как только пахнувший вином, потом и гнилью царь забывался тяжелым сном, тихонько, чтобы не разбудить постылого мужа, ревела в подушку, вспоминая погибшего красавца-жениха и мечтая о настоящей любви.
Своей мнимой страстью она доводила Иоанна до исступления, он желал ее постоянно, хотя и привычек своих не менял. Анна была сметлива-зная любвеобильное царское сердце, окружила себя красивыми и уже вкусившими от запретных утех теремными девушками, вид которых заставлял пульс Иоанна биться сильнее. Встречая мужа на своей половине, с поклоном провожала и усаживала в стоявшее на возвышении любимое кресло и теремные девки, развлекая царя, пели, плясали и рассказывали разные истории. Нередко Иоанн Васильевич. выбрав какую-нибудь красотку из окружения царицы, требовал ее к себе в опочивальню-стелить постель. Отлично зная, что это значит, Анна не ревновала, пусть государь развлекается, лишь бы не ей идти. Благодарный Иоанн в ответ исполнял многие прихоти новой жены-
началось «бабье царство». Попасть к царю можно было только через окружение царицы. Грозный государь присмирел, разнузданные пиры стали редкостью, прекратились массовые пытки и казни…Не то, чтобы кровь совсем не лилась, но не было того, былого размаха, когда в один присест лишали жизни сто, а то и более, человек. Юная царица властно подчинила Иоанна своему влиянию и-мстила. Мстила за свою загубленную жизнь и царю, и опричникам, которых ненавидела, но мстила не открыто, а исподволь, тонко и умело направляя царский гнев на «псов государевых». Ночные разговоры поутру оборачивались расправой над неугодными царице. Уже не было в живых главного врага Анны князя Вяземского, даже страшный Малюта отошел в сердце царя на второй план, но ей было все мало. «То ли будет!»,- мечталось молодой царице. Править за царя-вот что она хотела…
Казалось, никто и ничто не смогут поколебать всемогущества Анны. Но это только казалось…
Забыла царица проверенные временем и сочащиеся кровью слова:
БЛИЗ ЦАРЯ-БЛИЗ СМЕРТИ.

-Почивают, речешь?-переспросил Иоанн. Ну, ладно. Покличь девок, пусть приберут меня, да воды, воды-то с уксусом поболее. Ступай.
Малюта с поклоном вышел. Его жгла обида на царя. Он, вернейший из царских слуг, должен бегать и звать девок, как будто мало холопов в Слободе. А все она, царица-дьяволица, сатанинское отродье. Переменился государь, живости нет…
-Эх, бабы, распротак вас всех в мать, скважины худые!-вслух выругался «царев пес», и, с силой ударив кулаком по ладони, пошел выполнять царский приказ…
Александрова Слобода просыпалась-по двору, покрытому грязными пятнами еще не сошедшего снега, бродили собаки, дворовые тащили дрова на кухни, в зверинце глухо ревели пока не кормленные медведи, сновали тут и там заспанные опричники. Звонили к заутрене, а после службы откроются ворота для разного торгового люда, нищих, скоморохов, странников, царских гонцов и прочих-мало ли народу бродит по Руси Святой?
Слобода готовилась к отъезду Иоанна Васильевича на Москву-царица уговорила мужа вернуться в Кремль. В Слободе ей все казалось залитым кровью, она упорно отказывалась есть жирную рыбу из городского пруда, зная, что та откормилась на человеченке. Царь же охотно ел и нахваливал, шутя, что дважды наказывает крамольников-сначала утопив, а затем отведав через рыбешку…Опричники громко хохотали, а Анну такие шутки бросали в дрожь. Ей хотелось в Москву,  к людям, а то в Слободе видела одни наглые лица опричников, ей хотелось в Коломенское, в Кремль, пройтись по дворцу, отстоять молебен в Успенском соборе, поболтать с купцами, привезшими новые товары или мягкую рухлядь, поиграть в жмурки со своими подругами…Всем этим она могла заняться и здесь, но Слобода давила, душила, пугала ее. Лишь по настоятельным просьбам Иоанна соглашалась Анна приезжать в сюда. Сейчас ей хотелось обратно.
Между тем сенные девки понатащили ушатов с горячей и холодной водой, уксусу, освободили от рубахи. Осторожно окунал в воду Иоанн свое хилое тело, без желания смотрел на полуодетых и простоволосых девок, бережно обмывавших его рукавицами из бобрового меха.
-Ты, это, Фроська,-обратился царь к одной из молодух,-спину, спину-то и выю хорошо три, чтобы кровь побежала по жилам, и ноги. Да не торопись, дуреха, а медленно. А ты,-он кивнул другой,-пой, вы же пляшите и…
Он помолчал.
-Рубахи-то долой, так пляшите…
Уже давно знакомые с царевыми прихотями, девки проворно скинули рубахи и стали медленно и плавно танцевать перед Иоанном. Певунья замешкалась и умолкла.
-Почто молчишь, возгря кобылья? Пой, б…на дочь!-заорал царь и, дотянувшись до пустого кувшина, с силой запустил им в молчавшую, растерянную чернавку. Кувшин попал в ухо, девка взвизгнула, струйка крови потекла по скуле, на глаза навернулись слезы. Она запела, жалко и вымученно улыбаясь.
-А вы титьками трясите, трясите,-то ли подбадривая танцующих, то ли возбуждая себя приказал царь.
Вид обнаженных тел, горячая вода и растирания сделали свое-Иоанн встрепенулся, оглядел разрумянившуюся Фроську оценивающим взглядом и сказал:
-Вон ступайте, Фроська меня оденет.
Девки похватали рубахи и мигом выскочили за порог.
Иоанн поднялся, вода стекала с тела и в тусклом свете свечей оно казалось восковым, нездоровым. Фроська обтерла цареву плоть с тщательностью и усердием, поднесла чистую ,вышитую по вороту тонкую рубаху.
-Погодь, девка,-царь голышом подошел к кровати. Подь сюда!-срывающимся голосом позвал он.
-Ты чего, государь, надобно ли одеть?-как будто не поняла Фроська.
-Ложись!-коротко приказал царь, нетерпеливо повалил на ложе и, задрав на ней рубаху, грузно навалился и запыхтел…
Через час одетый и довольный Иоанн, одарив Фроську за покорность и ласку тем серебряным кувшином и парой чарок, шел по дворцу в терем царицы, чтобы вместе отправиться в Троицкий собор на молитву. За ним следовала толпа опричников в рясах, из-под которых выглядывали богатые кафтаны.
Царица Анна была готова и, с поясным поклоном встретив мужа, последовала за ним в церковь вместе со своими девушками.
Мужчинам и женщинам молиться вместе не полагалось-службу слушали порознь, женщины располагались на хорах.
Глядя на иконостас и отбивая поклоны Царю Небесному, любуясь мерцающим светом свечей в паникадилах и суровыми ликами святых на росписях стен, царь земной окончательно обрел душевное равновесие и забыл о ночном посещении. Он не мог дождаться конца службы, чтобы отправиться в терем к царице, откушать в ее обществе, отдохнуть и отправиться в путь на Москву.
Ему хотелось тела Анны, ее буйных ласок.. Греховные мысли не давали покоя, плоть настойчиво звала, требовала, бунтовала. Поглядев по сторонам, царь поежился. Вокруг него усердно молились дети, Иван да Федор, Бориска Годунов, Малюта и другие присутствующие на службе.
-Господу помолимся!-возносился к куполу голос Святителя.
-Господи, помилуй!-повторял вслух вместе со всеми царь, а в уме гнал от себя греховные мысли и думал: «Грех-то какой! В Божьем храме плотские возжеления, срамота, тьфу!».
Служба окончилась. Под благовест колоколов царь вышел на паперть, осеняя себя крестным знамением, прошел через южный портал и не преминул с удовольствием взглянуть на установленные там медные, изукрашенные евангелистскими сюжетами искусной работы, ворота, привезенные по его приказу из разоренного Новгорода. «Сколько народу крамольного побили там, век будут помнить, как с Литвой заигрывать!»-с удовлетворением вспомнил Иоанн. Одаривая нищих милостыней, он подозвал Малюту и сказал:
-Трапезничать у царицы буду, распорядись…Вы же после трапезы собирайтесь, на Москву отъезжаем.
Скуратова внутренне передернуло.
«Опять государь брезгует братией, опять к этой пойдет, чтоб сгинула она безвестно…»,-но испугавшись собственных мыслей тут же, про себя, добавил: «Чур меня!». Озираясь по сторонам, он подозвал кого-то из опричников и передал цареву волю. Опричник опрометью кинулся на кухни…

Царский обоз въехал в Москву почти в первых числах апреля. Разобрались, разместились, помылись и отдохнули с дороги. На Москве возвестили о прибытии государя с женой, а через день решил Иоанн Васильевич дать пир силен в честь своего возвращения. Званы были многие родовитые и славные князья, бояре, дети боярские да дворяне столбовые.
Для пира кололи свиней, резали телок, тащили на кухни тушки зайцев, тетеревов, лебедей, бочонки с осетровой икрой, длинные бревна белужьих тел, белорыбицу, налимов и судаков… Из винных подвалов катили бочки с медами разной выдержки и заморскими винами, привезенными из Испании, Англии, Польши и Италии.
Золотая и серебряная посуда-тарелки, блюда, чаши, чарки, братины, золоченые ложки и ножи извлекались из кладовых, дабы государевы гости могли оценить великолепие и щедрость царского угощения.
Среди прочих на пир к государю был зван князь Михайло Воротынский. Не один Малюта лютой ненавистью жаловал царицу Анну и ее «бабье охвостье». Был у нее еще один враг, враг тайный и упорный. Особой, неутолимой злобой пылал к ней князь Михайло. Так и не смог простить молодой царице старик. что через нее, змеюку подколодную, лишился жизни его любимый сын Андрей.
Такого молодца загубила, а все через желание стать царицей! Боялась, что будет преследовать ее Андрей, вот и убрала его со своей дороги. Воротынской поклялся, что свергнет царицу, поклялся нерушимой клятвой перед иконой Богоматери Иверской, даже ценой жизни своей.
Долго думал князь Михайло и надумал. Зазвал как-то к себе племяша, Бориску Ромодановского и уговорил его распотешиться.
Борис был красив, свеж, юн и при всем при этом, недалек, трусоват, глуп и тщеславен. Любимой его забавой было наряжаться в женское платье и заигрывать с московскими гуляками. И смех, и потеха. В девятнадцать лет весь мир искрится, сверкает и манит, лежа у ног чистым полем.
Борис был безнадежно влюблен в царицу и мечтал о ней втайне, воровски.
Дядя о том знал и открыл племяннику, как можно и с царицей любиться, да живу остаться.
-Ты, Бориска, слушай,-увещевал Воротынский. Хочешь распотешиться, а заодно хорошую службу мне сослужить?
Борис внимал. Помочь себе и дяде он не отказывался, но велика была боязнь, что дело раскроется. Никак царь узнает, тогда плахи не миновать!
-Ништо!-успокаивал дядя. Нарядим тебя в девичье, благо носить ты его мастер, да и к лицу оно тебе, никто и не узнает. Скажем, что ты-Иринка Шебухина, моя двоюродная племянница. Приехала ты из дальней вотчины, никто тебя на Москве не знает, так что и болтать никто не будет. Представлю тебя ко двору государеву, попадешь к царице, а дальше-сам ведаешь…
Да, Борис ведал. Но царь, царь…
-Не трусь, баба!-прикрикнул осерчавший на трусость племянника старый князь. Вот донесу царю о твоих греховных и блудливых помыслах, вмиг на колу окажешься!
Врал, все врал дядя. Он не сказал Борису, что злоумышляет против царицы. Насупротив того, он клялся помочь «племяшу любимому» в его страстной любви.
-Ну а потом, как я из терема-то выберусь, схватят ведь, жизни лишусь!-все еще страшился Борис.
-Да разве отдам я тебя на растерзание? Я тебя выведу, через теремную боярыню, обязана она мне кое-чем…Да не трепещи ты, как Каин. Сказал тебе-бояться нечего, дело верное! С Богом!-дядя перекрестил Бориса, благословляя на подлость, а в душе клял себя последними словами. Если бы не клятва, разве послал бы он племяша в геену? Но жалеть о чем-либо было уже поздно. Сказано-сделано, аминь!

Царский пир был в самом разгаре, слуги без устали таскали перемены блюд, вина текли рекой. Гости, уже изрядно бывшие навеселе, говорили все громче, смеялись над ужимками шутов, здравили государя и вновь поглощали царское угощение.
Этот пир и выбрал князь Воротынский для осуществления своего дьявольского плана. Иоанн, желая отметить своей милостью князя Михайлу, послал ему чашу с мальвазией.
Князь с поклоном принял, осушил и с поклоном же вернул чашнику.
Чашник громко провозгласил:
-Михайло-ста чашу принял, челом бьет!
Царь улыбнулся и довольно кивнул князю. Воротынский всем существом понял, что пора действовать.
-Великий государь, за милость твою нижайше благодарствую…
Не вели казнить, дозволь слово молвить!-обратился он к царю.
За столом все смолкло-кто его знает, о чем хочет поведать князь! Может, опять крамола? Многие гости стали лихорадочно вспоминать, не обмолвились ли где случайно, не совершили ли чего недозволенного…
-Рцы!-разрешил царь, с интересом глянув в глаза князя.
-Ничтожный холоп твой просит милости и твоего царского разрешения представить царице сродницу мою, боярышню Ирину дочь Шебухину.
Вчера прибыла она из дальней своей вотчины…Молода, зело красива, здорова петь и плясать, скромна и послушна, будет верно служить тебе и царице….
-Молодица?-подавшись вперед, вопросил разгоряченный вином царь. Хороша собой, без обману?
-Страсть как хороша, стройна, глаза как яхонты…
Царь распалился. Довольно часто, прослышав о красоте боярских дочерей, он требовал их к себе во дворец для постельных утех. Родители, понятно, без охоты отдавали любимых чад, а иногда и вовсе предпочитали смерть позору, но чтобы ему по доброй воле отдавали красавицу-такого не бывало!
-Ай да князь! Порадовал государя своего! Послать за боярышней немешкотно, видеть желаю!
-Прямо сейчас, государь? Устала она с дороги…
-Молчи, князь, да отправляйся за Ириной. Отведи ее к царице, а после пира погляжу на твою сродню…
Воротынский бил наверняка-Иоанн уже возжелал новое тело.
«Ишь как распалился,-подумал князь,-козел похотливый, ужо будет тебе потеха, аспид!».Он отбыл к себе, где изнывал в ожидании Борис.
В тот же день «боярышня Ирина» попала в терем к царице. Анна приняла ее приветливо, пристально рассматривала и украдкой вздыхала-Ирина лицом была схожа с покойным женихом царицы. Князь Михайло в терем не поднялся, видеть убивицу было выше его сил.
После пира в терем ввалился пьяный царь. Плюхнувшись в кресло, услужливо пододвинутое девками, он потребовал пред очи свои новенькую. Бориса вытолкали вперед. Он был очарователен в женском наряде, с роскошной привязанной косой, с подведенными глазами, в кике и золотых серьгах.
-Пройдись, лебедушка, передо мной,-просил хмельной царь. Ах ты, красавушка, хороша, стройна, аки кипарис…Подходит она тебе, Аннушка?
-Твоя воля, великий государь! Отчего ж не подойти? Мне она по нраву, будет постельничей моей…
Царь удовлетворенно крякнул, подозвал теремную боярыню и распорядился выдать Ирине жемчужное ожерелье из своей казны.
-Перлы перлами украшаются!-подмигнул Иоанн новенькой. Борис от царского внимания раскраснелся и потупился, а потом кинулся благодарить.
-Будет, будет, носи!-Царь потрепал его по щеке и улыбнулся.
Посидев еще немного, Иоанн выбрал себе девку-стелить постель-и удалился к себе в опочивальню. Анне это было безразлично…
Царице очень хотелось разговорить новенькую, тем более, что Ирина была родственницей Воротынских, посудачить. поплакать…
Когда пришло время отходить ко сну, Анна приказала:
-Cтупайте все, вы мне не надобны-Ирина мне прислужит, ей надо освоиться…
Оставшись с мнимой боярышней наедине, Анна ласково попросила:
-Разряжай меня, Иринушка!
Борис стоял ни жив, ни мертв.
-Ну, что же ты?-нетерпеливо притопнула ногой Анна.
Борис дрожащими руками стал раздевать царицу, которая приписала дрожь новенькой сильному волнению от близости к царственной особе.
-Не бойся, гляди, как надо!-и она проворно стала раздевать Бориса.
Тот задрожал всем телом.
-Да что с тобой, падучей немощна? Тебя всю трясет…Ну да ладно…Я сама.
Бориса, казалось, поразил столбняк. Видя так близко желанное тело во всей прелести наготы и молодости, он не смел произнести ни одного слова.
-Подай сорочку, ту, из камки,-повелела Анна. В сундуке, сверху.
На деревянных негнущихся ногах Борис поднес царице сорочку. Видя, как мягкий шелк ласкает тело Анны, Борис судорожно сглотнул. В горле пересохло…
-Задуй свечи, одну оставь…Раздевайся и ложись ко мне-так веселее,-со смехом сказала Анна.
Борис задул свечи, скинул платье и, оставшись в длинной, до пят, рубахе, переминался с ноги на ногу возле постели.
Сейчас все откроется и его посадят на кол!
-Быстрее, мне холодно,-торопила царица.
Очнувшись, Борис с трепетом полез в постель Анны. Он лег с краю, боясь пододвинуться, и замер.
-Ближе. согрей меня!-царица потянула его за сорочку. Расскажи мне о себе, ты ведь родня Воротынским? Знала ли княжича Андрея?-Анна торопливо забрасывала Бориса вопросами. ты на него очень похожа…
Тут Бориса словно прорвало. Он как-то боком, стараясь не прижаться к Анне чреслами. порывисто обнял ее и прижал к себе.
-Не так, мне больно,-высвободилась царица. Так знала ли ты Андрея?
-Нет, не знала, но я знаю его двоюродного брата, Бориса Ромодановского. Говорят, они очень похожи лицом. Не вели казнить, великая государыня, но…
-Ну, продолжай, не бойся.
-Он, Борис, только и говорит, что о тебе и твоей красоте писаной. Говорит, что готов жизнь отдать за тебя…
-В самом деле? А где он меня лицезрел?
-Видел при выходе царском, государыня милостивая, и с тех пор сам не свой…
-Баловство и дерзость! Не затем ли тебя ввели ко мне, сводня?
Борис помертвел.
-Нет, нет, нимало, царь пожелал…
-Про то ведаю…Ромодановский?…Посмотреть бы на него…
Борис хорошо запомнил дядину науку и знал, что Иоанн опротивел Анне.
«Действуй смело,-втолковывал опытный князь,-она всего лишь баба, даром что царица. А бабы все слабы на передок…»
-Поглядеть на него можно, только прикажи!
-Как, он тут, в Кремле?
-Да, недалече.
-Где же?
Борис решился. Он соскочил с ложа, бухнулся на колени и с дрожью в голосе пролепетал:-Здесь. Это я!
Анна на минуту оцепенела, а потом…расхохоталась.
-Ты? Да полно, как же это?
Борис, не говоря ни слова, влез на кровать, обнял не пришедшую в себя Анну и прижал к себе.
-Чувствуешь, государыня?
Царица, все еще не веря, рукой провела по скрытому рубахой тайному месту, Все сходилось.
-Как ты посмел, холоп, шутки шутить со своим государем и государыней? На кол тебя, на плаху!
Борис, продолжая обнимать Анну, поцелуем закрыл ей рот и стал исступленно целовать, шепча о своей любви. Царица уже не кричала, а молча сопротивлялась неистовому натиску. Она уже оценила смелость Бориса, готового идти под топор ради нее и понемногу поддавалась.
-Остынь,-с протяжностью промолвила царица, стаскивая с себя легкий шелковый покров. После грубых старческих ласк Иоанна ей безумно захотелось насладиться молодостью и красотой этого отчаянного сумасброда.
«-Никто не узнает, чай я сама не распознала в девке молодца!-успокаивая себя, подумала Анна и со страстью привлекла к себе Бориса…
Поутру теремные девушки поразились произошедшей перемене-царица была весела, любезна и, судя по всему, довольна услугами новой постельничей.
-Знать, по душе ей Ирина,-шептали по углам.
Не ведали они, что царица Всея Руси отдавалась со страстью этой «боярышне» как обыкновенная блудливая девка, изголодавшаяся по мужской ласке, как ласкала, голубила, целовала…
Шебухина попала в фавор — в течении нескольких дней неотступно находилась при царице, даже спала в ее опочивальне. Не одной Анне пришлась по душе Иринушка-сам царь весьма ее отличал, бросая на Ирину похотливые взгляды…
И день пришел.
После церковной службы Иоанн зашел в свои покои, его переодели, он немного
отдохнул и в обычный для себя час поднялся в терем к царице.
В светлице сидело около десятка девушек, вышивавших, прядущих шерсть, просто болтавших. Царица сидела подле Ирины, они о чем-то весело разговаривали.
При появлении царя все, кланяясь. вскочили.
-Сейчас трапезничать будем,-милостиво произнес царь, усаживаясь в кресло.
-Как почивала, Аннушка?-спросил он.
-Бдагодарствую, государь, отменно! Давно не спала ТАК…А твоя царская милость?
Иоанн махнул рукой и что-то неопределенно промычал. Слуги уже накрыли столы в горнице и все приступили к трапезе.
Вина, как всегда водилось за царским угощением, было много. Девки быстро хмелели, смеялись вольным царским шуткам, Иоанн осушал кубок за кубком и все поглядывал на Ирину.
После застолья, государь объявил, что желает остаться с царицей наедине. Все заторопились к выходу, Анна с парой девушек удалилась в опочивальню, а Иоанн, улучшив момент, подозвал к себе Шебухтину и, дыша в лицо смешанным букетом разных вин, приказал:
-Ты, Иринушка, после вечерни придешь ко мне в опочивальню, постель постелить. За тобой пришлю…
После ухода царя в опочивальню царицы, Борис, не зная, что означает странный вызов, не решился никого расспрашивать. Анна была с царем, но тут его осенило-дядя!
Борис вместо послеобеденного сна отправился искать Воротынского. Того дома не оказалось, но Борису посчастливилось натолкнуться на князя у Боровицких ворот. Кто заподозрит в тайном сговоре мирно беседующих на людях дядю с племянницей?
-Дядя, царь требует меня к себе в опочивальню. Так и приказал-придешь стелить! Что делать?
Старик сразу смекнул, что будет ПОТОМ…В душе ему было жаль племянника, но ненависть к Анне превозмогла родственные чувства. Внутренне содрогаясь от предвидения расправы с Борисом, он спокойно ответил:
-У него завсегда так водится. Да не трясись ты…Ничего дурного в том нет. Знаешь, сколько боярышень у него перебывало в опочивальне? Постелишь ему постель, поговоришь, всего и делов. Сумел ублажить царицу, сумей и царю угодить!
-Хорошо, дядя. Все сделаю, как велишь.
-Вот и ладненько. Теперь ступай, негоже, чтобы нас долго видели вместе.
Ступай, а то хватятся тебя в тереме…
Борис отправился обратно в Кремль, а князь перекрестил его вслед.
«Дай Бог, обойдется!»-подумал Воротынский и заспешил к себе. Дома он безотлагательно стал готовиться к бегству из Москвы.
Поговорив с дядей и успокоившись, Борис уже не стал ничего говорить Анне. После вечерни за ним пришли и повели к царю. Увидев посланных, Анна похолодела. Чем могло закончиться это посещение, знал лишь один Господь Вседержатель. Анна упала перед иконами и горячо молила Приснодеву о заступничестве…

Бориса ввели в царевы покои и провели в опочивальню. Девки только что закончили обмывать Иоанна, тут воняло уксусом, свечным нагаром, вином. Ко всему прочему примешивался запах жареной дичины, фруктов и орехов в меду.
Угощение стояло на столешнице возле кровати.
-Пошли все вон!-повелел царь. Боярышня постелет мне.
Девки, бросая опасливые взгляды на государя, а на боярышню-сочувственные,
поспешно кланяясь, выскочили из покоя.
Царь, в одной сорочке, с темными кругами вокруг глаз, подошел к двери и опустил засов, повернувшись к оторопевшему от такого поворота дел Борису.
-Стели постель, касатушка, стели хорошенько!-велел Иоанн.
Борис, словно во сне, стелил царю. Прислоненный к кровати посох с железным пером мешал, и он переставил его к стене.
Иоанн подкрался к Борису со спины и вдруг порывисто обнял, прижимаясь всем телом.
-Полюби, полюби меня, голубушка, краса ненаглядная, все для тебя сделаю! Хочешь, вотчину подарю, хочешь-осыплю златом, перлами. яхонтами и лалами…Все отдам…
Борис уже обо всем догадался и про себя посылал проклятья дяде, устроившему племяннику такую западню. Он рванулся к двери, намереваясь сбежать, но царь успел ухватить его за косу. Накладная коса оторвалась, оставшись в руках Иоанна. Тот, ничего не понимая, вертел ее в руках и…разом все понял.
-Раб лукавый!-взревел царь и бросился к Борису. Убью!
Тот вновь сделал попытку прошмыгнуть к двери, но запутался в женской одежде и грохнулся на ковер, покрывавший дубовый пол.
Царь, подскочив к упавшему, дал волю своему гневу. Он бил Бориса ногами, потом, оседлав, руками в каком-то остервенении. Окровавленный Борис лежал, скорчившись, на роскошном ковре и выплевывал выбитые зубы.
Иоанн метнулся к кровати, схватил посох и стальным жалом пригвоздил ногу Бориса к полу. Несчастный закричал от дикой боли…
-Говори, сучий сын, кто ты?-Царь с силой надавил на посох, стараясь провернуть его в ране.
-Ромодановский я, Борис,-простонал тот в ответ.
-Пошто, погань, аки змий лукавый, обманул государя своего?
-Не по злому умыслу, потехи ради, дядя сказал-ничего не будет…
-Это Михайло-то Воротынский, жаба старая, подговорил тебя?-вскричал царь. Царица знала?
-Нет не ведала, потом прознала…,-со стонами лепетал Борис.
-А-а-а, потом? Любились с ней? Говори!-Царь совсем ополоумел от гнева.
Он в ярости стал наносить по распростертому телу жестокие удары, норовя все больше попасть в пах.
Борис был уже мертв, а Иоанн все тыкал и тыкал в него посохом.
Опомнившись, царь выскочил из опочивальни. В залитой кровью сорочке, размахивая окровавленным посохом, государь метался и ревел громче раненного тура:
-Измена! Малюту, Малюту сюда! Где царица, убью! Всех на плаху! Не подходите, расшибу!
При виде царской ярости вся челядь бросилась в рассыпную. Иоанн рванулся наверх, в терем. Он бежал, не ощущая ног, налитые кровью глаза готовы были выскочить из глазниц, бритый череп блестел от пота.
Услышав крики царя, Анна вмиг поняла все. Перекрестилась…Вокруг в страхе метались девки, не понимая причину царского гнева.
Дверь распахнулась. Иоанн, ища глазами Анну, сжимал в руке посох, но вдруг пошатнулся и, упав на пол, забился в жестоком припадке-с губ срывалась пена, царя корежило и ломало, било о дубовые доски…
В светелку ворвался Малюта с опричниками Припадок падучей прекратился, царь уже затих и лишь что-то невнятно мычал. Бережно подняв государя, Скуратов понес его вниз, в опочивальню, даже не потребовав у царицы разъяснений.
Внеся царя в покой, Малюта оторопело остановился-на ковре в луже крови лежало тело боярышни Ирины. Осторожно опустив Иоанна на постель, он распорядился позвать лекаря-немчина, а сам подошел поближе к трупу. Задранный подол платья и валявшаяся тут же фальшивая коса, а также мужское естество мнимой боярышни все ставили на свои места. Малюта понял-отныне Анне и ее царству в сердце царя пришел конец…
Изрешеченный труп вынесли, кровь замыли. Прибывший лекарь пустил государю кровь и глубокой ночью тот пришел в себя. Иоанн обвел вокруг себя мутным взором и остановил его на Малюте.
-Малюта, всех вон!-прохрипел через силу.
Выпроводив всех, Скуратов склонился к устам государя.
-Воротынского сюда, пса шелудивого…
-Сейчас отряжу десятка два конных, вмиг доставим.
-Царицу взять под стражу, немедля…
-Сам займусь, государь-надежа!
-Малюта, верный раб мой, надобно покарать изменников, сердца вырвать…
-Ужо оправься, государь, мы из них ремней нарежем!
-Воротынских, Ромодановских-извести под корень…
-Век живи, государь, твое желание-закон, как решишь, так тому и быть…
Царь тяжело опустил голову на подушки.
-Проклятые!-пробормотал он и впал в забытье.

Каков же конец этой кровавой и страшной мести старого князя?
15 апреля 1572 года. Тихвинский женский монастырь. К воротам подъехала крытая повозка, окруженная опричниками во главе с самим Малютой.
Широко распахнулись скрипучие монастырские ворота и въехавшая повозка
остановилась у паперти соборной церкви. Опричники спешились и по приказу Малюты из повозки вынесли завернутое в шубу чье-то тело.
В храме царил полумрак. Возле алтаря уже ждали монахини во главе с игуменьей. они терялись в догадках, чье тело там, в шубе, извивается и бьется на руках у царевых слуг? Страшная тайна пугала черниц…
Вот развернули шубу и монахини увидали длинные, спутанные волосы и прекрасное лицо с блуждающими, безумными глазами…
Женщину бросили в кресло, не снимая пут с рук и ног. Это была Анна Алексеевна Колтовская, четвертая жена Иоанна Васильевича Грозного.
Ранним утром того дня, когда царь расправился с Борисом, к ней ворвались опричники и грубо схватили ее, неодетую, простоволосую, связали и повезли…
Напрасно она кричала, требовала свидания с царем, уверяла, что не понимает
причину опалы-ее никто не слушал, а Малюта то и дело поторапливал своих
людей ехать быстрее.
…Анна тупо смотрела, как в полумраке мерцали свечи, суровые лики святых и угодников с укоризной взирали со стен, шуршали рясы, шла служба…Та, прекрасная и светлая жизнь казалась раем по сравнению с темнотой, царившей под сводами храма. Жизнь кончилась, так и не начавшись. Прощай, молодость,
любовь, трон…
Анна внезапно очнулась. Оглядевшись по сторонам, она вскочила и закричала с
нестерпимой тоской и болью в голосе:
-Не хочу! Слышите, холопы, не хочу, будьте вы прокляты! Я царица! Не смеете!
Она в истерике скатилась с кресла и извивалась на каменном полу церкви.
двое опричников, подхватив бывшую царицу под руки, вновь усадили в кресло.
Малюта, недобро усмехнувшись, вынул поясной нож, обрезал конец своего красного кушака и запихал его в рот Анне. Запихивая, приговаривал на ухо:
-Молись, б…ь и б…на дочь, молись! Государь милостив, а по мне тебе бы голову долой, либо на колесо. Обмануть мужа и царя! Замаливай грехи, сука!
Анна продолжала извиваться, а служба шла своим чередом. Вдруг Анна затихла, потеряв сознание — скорбные напевы были преддверием обряда пострижения.
-Своей ли волей отрекаешься ты от суетного мира ради служения Господу нашему Иисусу Христу?-вопросил епископ. Своей ли волей  и без принуждения принимаешь схиму?
Малюта глянул на бесчувственную Анну.
-Своей, владыко, своей,-ответил он.
Роскошные волосы упали под ножницами-царица Анна перестала существовать. Смиренную инокиню Дарью обрядили в черную рясу с капюшоном, на которых зловеще скалился белый череп. Ее заживо погребли в одном из монастырских подземных склепов. Так она и прожила 54 года,
пережив многих своих гонителей, умерев в 1626 году.

Князь Воротынский тоже попался. Ему под утро сообщили верные люди о гибели Бориса и аресте царицы. Он ждал, когда отомкнут рогатки и откроют ворота Москвы.
Его взяли, когда он уже садился в возок, чтобы бежать. Куда? У бегущего тысяча путей-В Литву, к татарам, к венгерцам-, а у преследователя лишь один путь-догнать и найти. Малюта успел раньше. Он, знаток человеческих
душ и их заплечных дел мастер-врачеватель, сразу определил ведущую роль князя в этой истории.
В пыточной пылали факелы, напоминая об адском пламени. Сам царь посетил
застенок, чтобы лично допросить «шутника».
Изуродованный пытками, старик висел на дыбе и, сплевывая кровь,
твердил с высоты:
-Знать не знаю, ведать не ведаю…
Гордое упорство Воротынского взбесило царя. Он понимал, что старик пытается своими словами спасти близких, но Иоанн в мести был всегда последователен. Нагрянув в дом князя, царь во имя справедливости приказал отдать двух дочерей князя на потеху опричникам. Он с удовольствием присутствовал при этом и давал насильникам дельные советы. Затем дочерей князя зарубили. а дом спалили вместе с дворней.
В Кремль свезли ни в чем не повинных родственников Воротынских и Ромодановских. Перед дворцом приготовили место, которое оцепили опричники. С криками «Гойда, да погибнут враги государевы!» в круг втолкнули приговоренных и выпустили давно не кормленных медведей.
Царь с удовлетворением оглядел растерзанные останки еще недавно полных
жизни «изменников».
-И забудете есть ваш хлеб от голоса стенания вашего!-бросил царь перефразированное им библейское изречение. Аз воздам, прости, Господи!
Аминь!-и удалился во дворец.
Что чувствовал он и что творилось в его душе? Да и была ли у него она?
А если и была , то черная, изъеденная язвами и червоточинами, давно лишенная
Божьей Благодати.
Опричники убрали останки, а двор посыпали белым песком…до следующей потехи-царь вернулся к прежним привычкам. Эх, разгуляемся! Грабь, режь, насилуй, жги — по государеву приказу будем грызть врагов его и выметать измену из Русской Земли! Гойда!
Согласились бы Вы жить в эту эпоху? Подумайте!
ВАМ РЕШАТЬ!

18 октября 1998 года.

СОН
Памяти Божественного Юлия Цезаря.

Надрывно запели букцины. Где ты, страна Офир?
Мои легионы на марше-идут покорять мир.

Скрипят в походе калиги, ругань, плевки и смех…
Отдай лишь приказ солдатам-тотчас перережут всех!

Нам горы, пустыни, реки и варвары-все нипочем:
Добудем мы славу, рабов и злато коротким римским мечем!

Могучую поступь наших солдат знают и Понт, и Евфрат-
На всех границах Великого Рима легионы наши стоят.

Война-наша жизнь и наша судьба, кровь не лить мы не можем…
Варваров-в цепи, восставших-на крест: властвовать римлянин должен!

И вот он, триумф! На колеснице устало въезжаю в Вечный Рим…
Венок надо мною, за спиной легионы, смеюсь, как пьяный мим…
Это вершина! Но…гадко и тошно сейчас у меня на душе-
Толпу ненавижу, а крик отвращенья не достигнет плебса ушей.

Орущие глотки, потные морды и любопытство в глазах…
Глядите: вот золото, толпы пленных в цепях, крови и слезах!

Проклятый город в лучах заката лежит предо мной, пламенея,
Но почему у народа Рима не одна всего-навсего шея!

Обрушить бы меч, как трость Фразибула, на этих подлых людишек!,
Но слышу лишь крики:»Хлеба и зрелищ!» голодных римских мальчишек.

Заткни свои глотки, подлая чернь! Рабы уж накрыли столы,
Набей себе брюхо вином и мясом, а меня удостой похвалы!

При жизни-тиран, узурпатор и мот, ненавистный сената отцам,
Но лишь запылает костер погребальный-тотчас причислят к богам!

В лицо тебя всегда восхваляют и падают чуть ли не ниц,
А за спиной плетут интриги и готовят моих убийц.

Иды марта! К бюсту Помпея мерзавцы мой труп волокут…
Но не понять этим жалким Брутам, что мое бессмертие тут!

Октябрь 1989 года.

АНДРЕЙ  КАНЦУРОВ

ХРАНИТЕЛИ  МИРА

Под смоковницей тенистой отдыхает мудрый Брахма,
Прародитель и Создатель  всей Вселенной бесконечной.

Брахма спит, но над мирами власть он передал асурам*
И богам, их братьям младшим, детям шестерых Великих.*

Время, созданное Брахмой, протекает для асуров
И адитьев* благородных в непрерывных грозных битвах.

От гордыни непомерной помутился разум дайтьев*,
Растеряли благочестье и ко злу оборотились повелители Трипуры.*

Светлый Индра, сын Адити*, царствующий над богами
Вместе с грозным богом Рудрой, порожденьем гнева Брахмы,

Одолели в тяжких битвах злых волшебников асуров
И разрушили их город, вознесенный над землею.

Завершив победой славной все тяжелые сраженья,
Мощный Индра сел на троне повелителей небесных.

Пробудившись ненадолго, наградил Великий Брахма
Всех, кто сокрушил асуров — Индру, Яму и Варуну…

Разделили эти боги власть над созданной Вселенной,
Стали каждый в своем царстве охранителями мира

Передал престол Востока Прародитель Брахма Индре.
Белый слон его огромный, что похож на Джамалунгу,

Охраняет царство бога и поддерживает Землю,
У него четыре бивня, он зовется Айравата.

Там живут не только боги — Небожители святые
Созерцают Мирозданье, а красавицы -апсары*

Услаждают слух их пеньем и кружатся вихрем в танцах.
Небо, звезды и планеты славят Индру -миротворца.

Царство предков, царство Юга, получил от Брахмы Яма
И стоит его обитель далеко за горизонтом, вся окутанная тьмою.

Адом правит страшный Яма, там лишь сумрачные джунгли,
Нет воды , а у деревьев тени вовсе не бывает, все безрадостно и жутко
.
Путь к жилищу бога Ямы охраняют два Шарбара*, порождения Сарамы*.
Псы из ада дики видом, а на мордах их клыкастых по четыре глаза светят

Все посланцы бога Смерти носят черные одежды, большероты и ужасны:
Называют их кинкары, души мертвых исторгают и уносят в царство Ямы

Жезл карающий имея, Яма судит справедливо в золотом дворце богатом. Махападма, Сторож Юга, бережет его уделы. Слон поддерживает Землю.

Прародитель дал Варуне власть над Западом, и в море, в глубине, на дне
Пучины он дворец белее снега окружил волшебным садом. Там тепло,

Щебечут птицы, красотою затмевая те алмазные деревья, что растут
В саду Варуны. Там прибежище погибших в битвах доблестных асуров.

Их Варуна строго судит, во дворце сидя на троне, в окружении данавов*.
Все чудовища морские, все четыре Океана, все ключи, озера, реки

Собрались у ног владыки. Он хранить свои пределы повелел слону Вамане,
Он свиреп, силен, огромен; бивня крепкие четыре подпирают нашу Землю.

Получил Кубера дивный от Создателя Вселенной Север дальний в управленье.
Царь царей, богатств владыка, он живет в своем Алаке, обиталище прекрасном.

На чудесной колеснице, что влекут в выси гухьяки*, облетает край богатый,
Где все реки и озера золотистый лотос любит, где их воды посещают

Стаи лебедей изящных. Изгибая томно шеи, те скользят по водной глади
И любуются на лотос. Антилопы и медведи, буйволы и леопарды, звери, духи

И ракшасы* любят дивного Куберу и идут к нему на Север. Много в том краю
Сокровищ, но хранят их найрритамы*, демоны на службе бога,

Золотой дворец Куберы вознесен в вышины неба, он весь облачно- воздушен,
Небожителям приятно приходить к Кубере в гости, там веселье, пляски, песни.

Сам великий, мудрый Шива, обитатель Хималая, любит дивного Куберу
И дарит своею дружбой. А Кубера с богом Индрой, со своим любимым другом

Сообща владеют рощей, где встречаются с богами. Нандана ее названье.
Сам Кубера восседает на своем престоле твердом, а вокруг него толпятся

Якши*, ракшасы, гухьяки, видьядхары* и апсары. Возле трона, словно башни —
Сонмы гор, и Меру с ними. Все сокровища земные охраняет царь Кубера.

Слон Куберы, Сарвабхума, Север зорко сберегает, этот край ему назначен,
Чтоб четыре грозных бивня диск земной держали твердо.

Прародитель и Создатель всей Вселенной беспредельной
Может пребывать в нирване — охранен сей мир надежно!

4 ноября 1998.

ПРИМЕЧАНИЯ.

Асуры — старшие братья богов и их противники, обладающие колдовской силой, небесные демоны.
Адити — третья дочь Дакши. седьмого сына Брахмы, мать небесных богов.
Адитьи — дети Адити, небесные боги, благожелательные к людям (Варуна, Индра и др.).
Апсары — полубогини, небесные куртизанки и танцовщицы.
Видьядхары — добрые духи воздуха из окружения Индры и Куберы,
мудрые и красивые. Часто вступают в браки с людьми.
Гухьяки — полуптицы, полукони.
Дайтьи — дети старшей дочери Дакши, Дити, грозные демоны — асуры.
Данавы — дети второй дочери Дакши, Дану, гиганты — асуры, богоборцы.
Найрритамы — злые демоны, дети бога Разрушения.
Ракшасы — небесные демоны. враги людей.
Сарама — собака Индры, мать Шарбаров (см.).
Трипура — волшебный мегаполис асуров, состоявший из трех городов: железного, серебряного и золотого. Находился между небом и землей.
Разрушен богом Рудрой.
Шарбары — адские псы Ямы, дети Сарамы (см.).
Шесть Великих -первые шесть сыновей Брахмы, рожденные из различных мест его головы. Считаются родоначальниками сущего.
Якши -полубоги. слуги Куберы, хранители его садов и сокровищ. Обычно благожелательны к людям.

Примечания автора.