Анна Стреминская — Стихи

 

***

 

А. Р.

В ладонях памяти держу лицо твое.

Горит октябрь, горят воспоминанья…

Уносит их осеннее жулье –

дожди и ветры, в город без названья,

на Леты берегу – из лета в Лету…

А мы еще теплом его согреты.

Немного нежности на фоне суеты,

На фоне дней, на мельницы похожих,

Что перемалывают тени красоты,

Перетирают души, лица, кожу.

А вспышки нежности сжигают все вокруг:

Лиц круговерть, как фото черно-белых,

Слова, как письма желтые старух,

Конвульсии поступков неумелых.

И на любую вспышку ветер есть,

Что задувает, превращая нежность в жесть.

Но все еще бессильно забытье –

В ладонях памяти держу лицо твое.

 

 

СНЕГ

Вокруг снега – дыхание зимы,

Вокруг сплошное чистое сиянье.

Нас засыпает – засыпаем мы,

Мы видим сны цветные без названья.

 

Какое счастье: есть надежный дом,

А в нем есть ощущение покоя.

Но неизвестно, где спокойней – в нем,

Иль за пределами, где царство снеговое.

 

Ведь там покой нездешний – ледяной.

Защитой нам уют лишь домовой –

Преграда между снегом и душою,

Преграда между космосом и мною.

 

И нет предела холоду его…

 

***

Тихий, сухой, пролистала я день, как том.

Сказаны были серебряные слова…

День растворился в молчании золотом,

Только лишь шелест был слышен едва-едва.

 

Сотни желтеющих писем неслись, спеша,

Все к своим адресатам, в свои углы.

И на каждом следы от небесного карандаша.

И на каждом был почерк Бога, печать золы.

 

Хочет всегда говорить природа, ее слова –

Нервные жесты глухонемых, что узрим везде.

Я – переводчик, полна моя голова

Слов и транскрипций, понятных воде, звезде.

 

Тихий, сухой, золотистый струился день –

Будто бы день Египта, где правит Ра.

Игры свои затевала с утра светотень…

Что же важней, чем божественная игра?

 

Все в равновесии было: земля и тишь –

Словно незримо качались, скрипя, весы.

Не было ритмов, и мерили время лишь

То ли песочные, то ли солнечные часы.

 

 

***

«Мир – это театр», – сказал поэт,

но мир не театр, а тир!

Откуда бархат и мягкий свет?

Есть только мишеней пир.

 

Пируют мишени, земных сластей

спеша наесться скорей.

Мишени из царства больших мышей,

из царства ручных зверей.

 

И каждая быть боится одной,

спешит к подобной себе.

Но нет ковчега, где праведный Ной

доверился Божьей судьбе.

 

Вот вместо ковчега «Титаник» плывет,

а вот самолетик летит.

Вот поезд метро машинист ведет,

в котором едет шахид.

 

И чей-то очень пристальный взгляд

нацелен…И чья-то тень…

Тебе повезло? Не попали в тебя?

Иди в театр, мишень!

 

***

Не прилетайте за нами,

не зовите в иные сферы!

Мы там нужны, как цунами,

или как над Парижем фанера.

 

Вот мокрый снег, и грязь,

И Манька на остановке.

Она там живет, смеясь,

А вокруг селедочные головки.

 

У нее там постель на скамейке,

Она там поет и пьет, иногда она плачет.

К ней приходят гости – одна все ж семейка!

А вам кажется – все могло быть иначе?

Не прилетайте за нами! У наших домов

Слепые глаза и глухие уши.

Не зовите нас! У наших умов

Есть Верка Сердючка – не тронуть вам

наши души!

 

У нас альтфатеры, полные елок –

Новый год уже отгуляли.

У нас есть бары, полные телок,

И вам нас соблазнить едва ли.

 

У нас на углу наливают:

И Вовчик стоит, и Коля – друг друга

мы уважаем!

И чем плоха наша жизнь такая –

Совершенно не понимаем.

 

И вобщем, не нужно нам этих бед!

Народ мы простой, но ловкий.

Но что там, испуская нездешний свет,

Зависло над остановкой?!!!

 

 

***

«Чтобы создать скульптуру, нужно взять кусок мрамора

                 и отсечь от него все лишнее».

                                                 Микеланджело Буонаротти

 

И резче проступают все черты

со временем, ваятеля работа

привычна для него. Горят мосты

меж будущим и прошлым

с неохотой.

Мы те же, но другие. Суть видней

с годами: наши лица – это судьбы.

Меняются узоры прежних дней:

в калейдоскопе Бога – краски буден.

Отсечено все лишнее резцом,

что мастера зажат рукой – то время

нас создает в согласьи с образцом,

придуманным не нами и не теми,

кто правит миром. Хроноса рука

уверена, точна и беспристрастна,

но как волна – могуча и легка,

свободна, трепетна, в себе не властна!

 

***

Мне с детства снилась аллея,

Ведущая в никуда.

И клены стояли, желтея,

В два бесконечных ряда.

 

За ними поля пустые

И мелкий осенний дождь.

Все в оцепененьи застыло,

И что ты с того возьмешь?

 

И нужно идти почему-то

Вперед, все время вперед,

По серой тоскливой аллее.

Проходит за годом год…

 

Но нету ни человека,

ни звука, ни звезд, ни огня.

И так я иду век от века…

Мой Бог, пощади меня!

 

Нельзя ни свернуть, ни уехать,

Нельзя повернуть назад!

И мне довелось изведать

В том сне, что такое ад.

 

Кинбурнская коса

 

И снова пространство прикажет идти,

и нас обнимает.

Мы снова пойдем, пред собою пути

не видя, не зная.

Мы снова пойдем по степи без конца,

без края, без дома,

цветами дыша, и не видя лица,

чтоб было знакомо.

Лишь змейки и ящерки нам по пути

встречаются редко.

Нас лес позовет и предложит войти

под хвойные ветки.

Пространство и время сольются в одно –

в зеленые волны.

Шум леса, шум моря – не все ли равно?

Мы звуками полны!

Маслины меж сосен поведают нам

о близости моря.

Маслин серебро, словно пена в волнах,

прибою лишь вторит.

Измучены солнцем, бросаемся мы

в прохладное море.

И чаша его, будто символ любви

всех примет, не споря.

Та чаша трепещет, сияет, зовет,

и берег пустынен.

Как будто сама бесконечность поет,

и Жизнь – ее имя!

 

 

День рождения

 

Я родилась в день Весеннего равноденствия,

Когда все равно,

Равновелико,

Уравновешенно.

В этот день бывает солнце и ветер,

Бывает дождь и серое небо.

В этот день телефон звонит не переставая,

И это меня радует.

В этот день придумали чудный праздник –

Всемирный день поэзии.

Я до сих пор думаю: это знак судьбы

Или ее насмешка?

Еще это день Навруза,

Начала сезона роста и процветания,

То есть первый день иранского календаря.

По-персидски день Ормазд, месяца Фарвардин.

Также 21 марта – это Всемирный день сна.

Не зря я чувствую, что живу как во сне,

И все кругом – сновиденье.

Еще это день актера – кукловода.

Возможно, я тоже кукла, которую водит

Мне неизвестный актер.

Я с ним незнакома, но всей кожей его ощущаю.

И, наконец, совсем недавно узнала,

Что это День человека с синдромом дауна.

Наверное, такие люди – немного поэты,

И все поэты – немного с этим синдромом.

Да здравствует содружество поэтов и даунов!

Поэтов и сновидений!

Поэтов и кукловодов!

Поэтов и весеннего равноденствия!

 

***

Синий трамвай, и глаза его грустны не в меру…

Осень бодра и подтянута по-офицерски –

дым от костров, как дымок сигарет кавалера

в форме. Разыграны старые, глупые пьески.

Все о любви, но сюжеты избиты и вялы,

ну а подмостками – улицы, бары, квартиры.

Все безнадежно, и кружится лист ярко-алый –

то алый парус – смешной в этом сумрачном мире.

Все слишком проза, мой друг, – так наверно и надо,

нет ничего – только дождь и облезлые стены.

Уши свои навострили дома и к вселенной

тайно прислушались: будет за веру награда!

Ветер подует, и ливнем стихи вдруг польются

на опустевшие улицы, площадь, аптеку.

Только дома и поэты, их слыша, смеются!

Только дома и поэты, и так век от века!

Я только стебель, лишь стебель, от ветра дрожащий.

Провод, гудящий меж небом и хмурой землею.

Мне на ладони стихи прилетают все чаще:

ливнем, листвою, небесною теплой золою!

 

 

***

                           И внял я неба содроганье

                           И горний ангелов полет.

                                                   А.С. Пушкин

 

 

У нормальных людей окна в стенах,

у меня окно в потолке.

На улицу смотрят степенно

соседи в своем уголке.

 

Все видит и все замечает

их зоркий, недремлющий глаз.

И все обсуждают за чаем:

кто, где и к кому, сколько раз.

 

Я вижу другое в оконце

своем: там плывут облака,

по ним разливается солнце –

широкая света река.

 

Я вижу полеты и ливни,

И ночь, и мерцание звезд,

сугроб наметенный обильно,

что встал надо мной в полный рост.

 

Соседи, терзайте гитару,

и пойте про дерзкий налет!

Вам видно, что тащат с базара,

Мне ж –«ангелов горний полет»!

 

 

***

 История – это огромный литургический текст, где йоты и точки

                 имеют не меньшее значение, чем строки или целые главы.          

                                                                                                   Леон Блуа

Сонмы судеб текут как река,

бесконечно и плавно –

это Клио белеет рука,

направляет их тайно.

 

Что история? Натиск ли громкий

Иль важные лица?

Или гибель ребенка

Под колесом колесницы?

 

Это жизнь муравья иль котенка,

Что меньше мгновенья?

Это тонкая пленка

Той жизни, чье тихо теченье?

 

Это пепел ли ведьмы,

Сожженной в десятом столетье?

Избиение плетьми

Рабов, их голодные дети?

 

Или только жрецов и тиранов

Указы стальные?

Иль героев тирады

И подвиги их расписные?

 

Это личность, что волею Бога

Эпоху ломает!

Это также и слезы, и вздохи,

Что в Лету впадают.