1
Корова Пиросмани
Услышала меня,
Вино стоит в стакане,
Как нота ля.
Нет, нота ля синее,
Оно как ми.
Под набежавшей тенью
Руки она – томит.
И память глушит
Сухими красками вино.
Скорей меня послушай,
Ведь мне не все равно.
Корова отвечает
Молчанием своим,
И продолженья чает.
Во взгляде – Херувим.
2
Конфетницы каштана
И кленов влажный ситец,
Наветренно шатает
И тянет через сито
Полуденной мембраны
Вздох ласковой весны.
Но в полночь краска раны
Наполнит. Щеки псы
Поверженному лижут Актеону.
Хоть скорбно замерли кусты,
Луна не внемлет его стону,
Холодный диск в пруду застыл.
Ее руке покорны волны, –
Охотница и дебрей дева,
Как струи ивовые корни,
Ей ноги лижут звери.
3
Тут белая и черная клеенка.
Я танцевал на собственной могиле
Вчера; сегодня рисовал теленка,
А завтра я уйду от гнили
Пустых забот и обещаний
Худых, как выпитый бурдюк,
Их расточают мне мещане,
Не вымыв прежде рук.
Кура-река глотает краски,
Как лев бычачью кровь,
И женщин гордых злые ласки
Зовут всех смертных в ров.
4
Вы слышали, что Маргариту
Любил я весь ее сезон?
Когда закончу здесь молитву,
Меня припомнят все, как сон.
Как будто вторила самой себе,
Ты пела, поднимая цену,
И как успех в моей судьбе,
На тесной танцевала сцене.
Не помню, что я для тебя скупил,
Цветы или арбузы,
Но только пес всю ночь скулил,
Когда ушла ты от обузы
Никчемной. Его я в раму посадил,
Он замолчал понуро,
И пышно плакали сады
В тоске моей конурной.
А люди поднимают кубки,
И локоть их не устает.
Не стал рабом я тонкой юбки,
Мне мед стекал на ус из сот.
5
Я говорил тогда усами,
Когда молчал живой язык.
Усы примолкли сами,
Когда жираф возник.
Он не жилец был, сразу видно,
Стоял, как я, среди людей.
Не долетали ввысь обиды,
Его был только я худей.
Она назначила свиданье,
Но я уже был сам не свой,
Из города она исчезла рано,
И собственный я слышал вой.
Но более никто не слышал
Его за пением друзей.
Она состарилась в Париже,
И посетила мой музей.
А я проспал весь день в духане
За ширмой райской вниз лицом,
Потом лежал я навзничь в храме,
И было делу то венцом.
6
В два колокола на суке
Я в темноте звоню,
С веревками в худой руке
На пир друзей зову.
Так мальчик просит благодати
У виноград собравшей матери.
Потом в квартале Сололаки
Я больше никогда не плакал.
У старого кинто
Нет годного пальто.
Букет у старика в руках,
В нем белых анемонов взмах.
Я ворон свадеб и крестин,
Ко мне бежали дети,
Но на седой погоста тын
Взлетел я в черном свете!
В ночь провалился мой кабан
И вышел из ночи,
И так вбежал в резной духан
И на стену вскочил.
Друзьям там ставят на клеенку
Готовый к делу натюрморт:
Вино, мацони, хлеб, ягненка,
Редиску, рыбу… первый сорт!
Открытые трамваи,
Веранды на колесах,
И набережной сваи,
И вечные вопросы.
7
Разбились все надежды,
Как чистая волна,
Я буду очень нежным,
Но ты уйти вольна.
Я буду очень странным,
Как водится со мной,
Водица в старой ране
Сверкает льдом зимой.
Под лестницей скрипучей
Я думал о тебе,
В углу своем паучьем –
О хлебе и судьбе.
Я буду безымянным,
Меня – ты назовешь,
Я встану очень рано,
И ты со мной уйдешь.
8
На жести кровли рисовал
Тот мальчик башни Нарикалы,
Ночами вещая сова
К его окну слетала.
Она хотела рассказать,
Нет, просто говорила,
Как говорила днем коза,
Взглянув через перила,
Как говорил и Николай
Святой: «Тебе по вере
Дано через небесный край
Пить хванчкару из квеври!»
А кисть его Георгий
Святой всегда хранил,
Орел со взором огненным
Крылом Нико накрыл.
19.05.20